Тайна моего двойника
Шрифт:
Я ее понимала. Мне бы тоже не хотелось.
— Я скажу ей, что мои попытки найти вас не увенчались успехом. Шансов на то, что она сама разыщет вас, крайне мало: по-французски она не говорит, Минителем воспользоваться не сможет…
— А, так ты меня нашла по Минителю?
— Да, по вашей девичьей фамилии. К счастью, что она у вас такая же, как у матери Шерил.
— Ты умная девочка. Удачи тебе.
Расцеловавшись с Жюстин, мы направились было к дверям, но она остановила меня, взяв за
— Ты… Я хочу, чтобы ты знала: я Шерил люблю. Это не важно, родная она мне племянница или нет. Я ее люблю, и — если ты ее сестра — то ты для меня тоже, как племянница… То есть, я хочу сказать, что если тебе понадобится моя поддержка, помощь — ты не стесняйся… Ты приходи, звони. Ладно?
Я сжала в ответ ее руку. Жюстин открыла дверь. Первым шагнул за порог Джонатан. Удержав меня за руку, Жюстин прошептала:
— А этот Джонатан — ему можно доверять?
— Можно, — сказала я твердо и, чмокнув Жюстин, вышла за дверь.
Ах, как бы мне самой хотелось в это верить!..
Выйдя от Жюстин, мы уселись на первую попавшуюся лавку. Я вытащила сигареты. Джонатан молча следил за мной. Мне никак не удавалось прикурить, ледяной ветер пронизывал нас насквозь. Моя московская шубка — подарок Игоря — меня отлично защищала, но Джонатан носил до неприличия легкую куртку и, хотя мне никогда не приходилось видеть его замерзшим, с некрасивым покрасневшим носом, я сказала ему — ладно, пойдем, холодно, здесь не лучшее место для страданий…
— Если ты беспокоишься обо мне, то не стоит, — ответил он и вытащил из кармана зажигалку «Зиппо» — самую подходящую из всех возможных зажигалок для прикуривания на ветру. Удивительная предусмотрительность, ведь он не курит…
Я затянулась, размышляя. Впрочем — «размышляя» — это неудачно сказано… Вряд ли я сумею найти вам слова, которыми можно было бы выразить мои ощущения. Я была ошарашена… нет, больше — я была подавлена… нет, — я была просто раздавлена, как бетонной стеной, свалившимся на меня откровением. Шерил — не дочь Вирджини! Но чья же? Моей мамы? А как же мама? Неужели обманула меня?
— Джонатан, — сказала я жалобно, — ты что-нибудь понял?
— Да… Кое-что.
— Моя мама — это наша с Шерил мать?
Джонатан искоса поглядел на меня.
— Или у вас другая мать, а твоя тебя удочерила…
— Пойми, этого не может быть! Мама не могла меня обмануть! Я ведь ее прямо спросила, не удочерила ли она меня! И она сказала — нет. И что я родилась у нее одна-единственная…
Меня била нервная дрожь, сигарета едва держалась в скрюченных пальцах, мне было холодно и плохо. Я захлюпала носом.
Джонатан пошарил в кармане и вытащил оттуда пачку бумажных носовых платков.
— Хочешь, поедем ко мне?
— Хочу, — ответила я.
Не
Неожиданно до меня донесся голос Джонатана, который что-то говорил. Я не разбирала слов, но мне не хотелось ему отвечать, мне ничего не хотелось. Он все продолжал говорить и я, наконец, пробормотала: «Не слышу… Я тебя не слышу, Джонатан…» Спустя несколько минут дверь в ванную открылась — я ее, наверное, не заперла, — и на пороге появился Джонатан.
— Ты что-то сказала?
— Что я тебя не слышу.
— А я тебе ничего не говорил.
— Но я слышала твой голос, — вяло возразила я.
— Я звонил. В ресторан.
— Я не хочу никуда идти.
— Я так и подумал, — кивнул он и присел на край ванны. — Поэтому я заказал еду домой. Сегодня ведь Сочельник, ты забыла? Ты любишь индейку?
Конечно, забыла, ведь я не привыкла его справлять двадцать четвертого декабря. А вот, оказывается, сегодня праздник, и надо его праздновать, как все люди — радостно и легко. Да только где же мне взять радости и легкости, когда меня дважды чуть не убили, когда Шерил лежит в коме, когда Игорь пропал!
— Я все люблю…
Я снова заревела.
Джонатан поболтал рукой в воде, легонько наплескивая на меня пену. Затем снял с моих колен душ и полил мне на лицо, смывая слезы. Наклонившись ко мне, он осторожно поцеловал меня в мокрый нос, оторвался, посмотрел мне в глаза и снова наклонился, и снова поцеловал меня в нос, замешкавшись немного… «Сейчас поцелует в губы», — подумала я и закрыла глаза. Мне это было не неприятно, но и не приятно — мне было все равно, мне было не до этого…
Ничего, однако, не произошло. Я открыла глаза и увидела, что он улыбается, глядя на меня.
— Не стоит так долго сидеть в горячей воде, — сказал он, вставая с борта ванны. — Может упасть давление.
С этими словами он направился к двери.
Но не открыл ее, а снял с крючка махровую варежку и вернулся ко мне. Намочив ее, он налил на нее гель и стал меня мыть нежными, осторожными движениями. Тело мое было погружено в воду, и он кружил варежкой по моим плечам, шее… Я снова закрыла глаза. Мне стало удивительно хорошо, и это «хорошо» на фоне только что пережитого потрясения было особенно сильным, всеобъемлющим — это было блаженство.