Тайна моего двойника
Шрифт:
– Спрашиваю, Наталья Семеновна, еще как спрашиваю!..
– Ну, слушай сюда. Я все помню, будто совсем недавно было… Как-то вечерком Лена пришла ко мне. Не позвонила, а пришла – такие разговоры по телефону не ведутся. «Дело есть, Наталья, – говорит с порога. – Ты одна?»
Мои были дома, муж смотрел телевизор, дочка уроки делала. Но мы с ней прошли на кухню и дверь закрыли.
«У нас там одна краля родить должна. Так вот, ее ребенка надо пристроить так, чтобы комар носа не подточил. Никаких бумаг, никаких усыновлений, никаких следов, понимаешь?»
«Кто такая?» – спрашиваю.
«Зачем тебе? – Лена усмехнулась. –
Колесникова замолчала, словно зацепившись на этой фразе. И, покачав головой, произнесла:
– Не знала она, как была права! Не знала и не думала, что поговорочка эта ей аукнется через двадцать один год…
Она помолчала, пожевав зубочистку, и снова заговорила:
– Ну и вот, сказала она мне, значит, такую фразу, а я настаивать не стала. У нас всякое случалось в роддоме, и секреты случались: роды тайные, усыновления «по знакомству» – всякое бывало… И это между нами вроде правила было: раз тебе сами не говорят – так и не лезь. Я и не стала лезть. Спросила только: «Когда роды-то должны прийти?»
На днях, говорит. Срок у нас на 11 мая, плюс-минус, сама знаешь.
«Ну, – спрашиваю я, – и чего тебе от меня надо, говори!»
«Мертворожденного», – отвечает она и так мне в глаза смотрит, вроде спрашивает, поняла ли я.
Я поняла.
«Подмену сделать, значит», – говорю.
«Именно. Мы тоже ждем, но два роддома – надежнее. Где первый мертвячок родится, там и будем подменивать».
«А если девица ваша еще не разродится к тому времени?»
«Ну ты как скажешь! Стимуляцию сделаем, не понятно, что ли? А ты потянешь со своей роженицей, голову поморочишь – мол, асфиксийка вышла, придушился пуповиной ребеночек ваш, пока в реанимации находится… Да и ей самой анестезийку вкати, пусть поспит, чтобы тебя вопросами лишними не беспокоила!»
«Только, Лена, надо все четко устроить. Ты же понимаешь, что она, как только глаза откроет, пол начнет спрашивать! Если ваша еще не разродится – что я говорить-то буду?»
Наш десерт уже прибыл, и Колесникова, не прерывая свое повествование, аккуратно прихватывала длинной ложечкой мороженое из стеклянного кубка.
– Тогда, Оля, не было этой всякой техники – ультразвук, радиография и прочее. Тогда на глазок угадывали. Вот Лена мне и говорит: «Демченко считает, что девочка будет».
Ага, думаю, делишки, значит, главврач проворачивает. Ну, врач-то она опытный, глаз-алмаз, если сказала – девочка, значит, на девяносто девять процентов можно верить.
«Да ты не волнуйся, – уговаривает меня Лена, – пока твоя мамаша прочухается, так мы уже тебе ребеночка привезем! Главное, чтобы ты так устроила, чтобы одной быть на родах. Посторонние нам не нужны».
«Не бойся, это я организую. Лучше вот что скажи, что я с этого иметь буду в благодарность? «Спасибо» от Демченко?»
«Пять тысяч».
Рублей, конечно. Это, к вашему сведению, по тем временам сумма большая была. Даже очень большая. Машину можно было купить.
Я согласилась. Деньги хорошие, да и дело-то неплохое. Какая-нибудь школьница-дура, наверняка дочка какой-то шишки, залетела по глупости, и ей ребенок ни к чему, ясное дело. И теперь, видишь, надо концы в воду, чтобы уже никто и никогда не вытащил из кармана: а вот, мол, сама была ребенком и ребенка внебрачного родила! Двадцать лет назад на это не так смотрели, как сейчас… А у меня
Я сделала неопределенный жест, похожий на согласие. Попросив Колесникову подождать, я перевела Джонатану.
– Вот почему мама моя уверена, что я ее родная дочь, – добавила я. – Я знала, что она меня не обманывала! Ее саму обманули… Но, самое интересное, Джонатан, что…
Джонатан положил свою руку на мою: «Давай дослушаем до конца, ладно? Обсудим потом».
– Перевела? Ну, слушай дальше…
Колесниковой явно не терпелось рассказать нам эту историю до конца – то ли тайна ее тяготила, то ли наше внимание льстило, интерес к ее персоне, то ли ей поговорить не с кем было на Брайтоне…
– …Дело сорганизовалось без проблем. Я уже знала, что у Самариной ребенок был мертвый, но ей ничего не сказала. Предупредила Лену Куркину, что двенадцатого с утречка начнем стимулировать у Самариной роды – мертвый-то сам не рождается! И ждать нельзя было – интоксикация могла начаться у роженицы. Лена мне и говорит – у нашей крали первые схватки начинаются, так что все тип-топ, успеем… В результате их «шишкина дочка» родила на полсуток раньше, чем твоя, Оля, мать.
Колесникова вдруг замолчала. Избегая моего взгляда, она вытащила изо рта зубочистку, внимательно посмотрела на нее – зубочистка ее вся размочалилась, и Колесникова потянулась за новой. И только заправив острую деревянную палочку в рот, она перевела на меня взгляд, в котором обнаружилось некоторое смущение:
– «Мать»… Это я так говорю, но ты же поняла, что тебе эта женщина не мать, да?
– Не беспокойтесь, Наталья Семеновна, я это уже давно поняла.
– И как… Ты ничего, не очень расстроилась?
– Не очень, – я ей улыбнулась ободряюще. – Я ее считаю своей мамой, что бы там ни было. И я ее очень люблю. А та, которая от меня отказалась, – меня не интересует.
– И правильно! Так, значит, эта Самарина – хорошей женщиной оказалась? Тебе хорошей матерью?
Муки совести? Глядя на мощное телосложение Колесниковой, на ее уверенный вид, на лицо, не отражающее никаких эмоций – если они вообще были, – я с трудом могла предположить, что эта разбитная и деловая баба способна испытывать муки совести. Но, похоже, именно так оно и было, потому что она добавила, получив в ответ мой подтверждающий кивок:
– Вот и хорошо. Видишь, у меня чутье. Я тогда так сразу подумала: дело это хорошее…
– И вы не ошиблись, Наталья Семеновна. Мама у меня замечательная.
В ее лице промелькнуло растроганное выражение, которое ей не шло, не вязалось с ее гренадерской внешностью. Впрочем, оно тут же исчезло.
– Я про что говорила? – вернулась к теме Колесникова.
– Что я уже родилась, когда…
– Ага, вот. Ну значит, мать твоя услышала, что ее ребеночек не кричит, забеспокоилась. Я ей наплела про небольшую асфиксию, ребенка унесли, ей сказали, что девочка родилась – в тот момент я уже наверняка знала, ты уже была в дороге из роддома в роддом. А вскоре и мертвячок отправился в обратном направлении – для порядка в отчетности. А то у меня по роддому проходил один лишний… Понимаешь теперь, как вышло-то все?