Тайна Мумии. Рассказы о мумиях. Том II
Шрифт:
Но объяснить он не успел. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Томпсон-Пратт. Он довольно небрежно кивнул Гаргрейву, однако при виде меня расплылся в улыбке.
— Привет, старина! Как жизнь? Слышал, ты сдал на магистра. Надолго останешься?
— Завтра уезжаю. Пришел только потому, что Гаргрейв обещал показать мне какие-то фокусы с мумией.
— Проклятье! — бросил нашему хозяину Томпсон-Пратт.
— Ты ничего не говорил о… гм… секрете, а?
— Секреты останутся секретами, если ты сам их не выдашь, — напыщенно произнес
— Понятно, — сказал Томпсон-Пратт, садясь в кресло. — Послушай-ка, мне совсем не по душе этот твой эксперимент.
— Все делается ради науки.
— К черту науку, — Томпсон-Пратт задумчиво посмотрел на огонь в камине, затем повернулся и пристально взглянул на Гаргрейва. — Так вот, господин хороший, если ты собрался использовать меня, мне полагается часть доходов. Ты говоришь, что эта высохшая, вонючая личность в гробу — мой предок, и что с твоей помощью я расскажу его мысли. Может, и так, а может, и нет. Но если что-то получится, вполне может статься, что это старое бревно ляпнет что-то неизвестное нам из области естественных наук. Мне вот кажется, что древние египтяне сильно опередили нас в некоторых отраслях химии, и если я узнаю, например, о способе изготовления какого-нибудь нового красителя, который можно, допустим, соединить с ализерином…
— Ты получишь запись всего сказанного, слово в слово,
— пообещал Гаргрейв.
— С фонографа? Так-так. Но она будет на этом языке… как ты его зовешь, иероглификой? Древнеегипетском, я хочу сказать.
— Можешь стоять у меня за спиной и смотреть, как я перевожу. Я не собираюсь тебя обманывать.
— Ну ладно, — сказал Томпсон-Пратт. — Не кипятись. Понимаешь, человек должен защищать свои интересы и все такое. А кроме того, сто против одного, что твой опыт закончится пшиком.
Гаргрейв стиснул зубы.
— Тебе есть еще что сказать? — осведомился он.
— Нет, — ответил Томпсон-Пратт со скучающим зевком. — Подключай свои машины.
Я сидел за столом и внимательно следил за происходящим. Мне показалось, что Гаргрейв самым обычным образом загипнотизировал Томпсон-Пратта. Позднее он рассказал мне, что применил кое-что еще. Не исключено; во всяком случае, его пациент вроде бы заснул, затем проснулся снова, но был уже полностью подчинен воле Гаргрейва. Он велел Томпсон-Пратту лечь на коврик у камина, затем вытащил из ящика мумию и положил ее на тот же коврик рядом с живым потомком. Затем он попросил меня выйти из комнаты.
— Это еще зачем? — спросил я. — Кажется, ты пригласил меня понаблюдать за экспериментом?
— Совершенно верно. Когда придет время, ты все увидишь. Но сперва мне нужно проделать две-три подготовительные операции, которые я не хотел бы раскрывать. Тебе придется удалиться в другую комнату.
— Меня так и подмывает удалиться восвояси.
— Можешь поступать, как вздумается, но это будет довольно глупо.
Вероятно, мне следовало
Гаргрейв пошел следом и даже имел наглость запереть за мной дверь! Я остался один; вспомнив, что он, похоже, не выносит запах табака, я раскурил трубку, и по всей комнате вскоре поплыли скверно пахнущие клубы дыма.
В одном, правда, я должен отдать ему должное — он не заставил меня долго ждать. Спустя минуту или две он распахнул дверь и сказал:
— Прости, старина. Я обязан любыми средствами держать процесс в тайне. Входи.
Я вошел. Томпсон-Пратт и человек, живший за 3000 лет до него, лежали рядом на каминном коврике; на первый взгляд, положение тел никак не изменилось.
Наступил вечер, но лампы не были зажжены, и только танцующее, таинственное пламя камина освещало их лица. Я вгляделся, и по коже побежали мурашки: лицо Томпсон-Пратта казалось физиономией мертвеца — зато под высохшей маской мумии безошибочно ощущалась некая искра жизни. Гаргрейв склонился над мумией и устанавливал у ее губ раструб фонографа; затем он отодвинулся. Готов поклясться, что эти давно мертвые конечности задергались! Я достал платок и вытер лоб.
Гаргрейв заметил мое движение.
— Не будь идиотом, — сказал он. — Бояться нечего. Сохраняй спокойствие и постарайся точно запомнить все, что ты увидишь или услышишь.
Гаргрейв пьггался говорить невозмутимо, но я видел, что он дрожит от волнения. Он повернулся к мумии и что-то сказал на непонятном языке, отчетливо произнося каждый слог. Я различил имя «Менен-Ра», но больше ничего не разобрал.
Ни мумия, ни Томпсон-Пратт не отозвались.
Он повторил фразу, произнося слова иначе, и на сей раз получил ответ.
— Говори по-английски, если хочешь, чтобы я тебя понял, — послышался сдавленный и какой-то пыльный голос, и губы мумии зашевелились.
Гаргрейв вздрогнул и, кажется, выругался.
— Почему? — резко спросил он.
— Потому что я позабыл другой — старый язык.
— Если со мной кто-то вздумал шутить, — сказал Гаргрейв, — то шутника я знаю, и на нем до самой смерти останутся шрамы.
Ответа не было. Он продолжал:
— Знаешь ли ты, как тебя зовут?
— Менен-Ра.
— Где был похоронен?
— В Фивах.
— Неправда.
— Я был похоронен в Фивах, но затем, как принято у нас, меня перенесли в семейный склеп нашего поместья близ Куркура.
— Я нашел тебя в пустыне у оазиса Куркур. В какого рода могиле?
— Вырезанной в скале. Надо мной были написаны мои титулы.
— Ты лежал там один?
— Нет, со мною были четверо моих дядей, убитых на войне.
— Они все были сильными людьми?
— Нет. У моего дяди Непо, похороненного последним, рядом со мною, правая рука была отрублена по локоть. Старая рана.