Тайна наложницы
Шрифт:
«Халиф… Великий халиф… Так я влюбилась во властителя всех властителей… О, Аллах милосердный, я несчастнейшая из девушек… Как же мне смотреть ему в лицо? Как же вести себя?» И, вспомнив вчерашний грозовой день, Джамиля едва не лишилась сознания. Ибо то, что она могла себе позволить с иноземным купцом, удивительным нежным и чутким юношей, было непозволительной вольностью… «Так значит, я стала игрушкой в руках жадного до новых удовольствий халифа… И сейчас он явился самолично, дабы во всеуслышание объявить и о моей вольности, и о том суровом наказании, которое теперь ждет
Слезы выступили на глазах Джамили, а правая рука, как всегда бывало, привычно потянулась к медальону, в надежде, что прохлада камня если не успокоит, то хотя бы немного утешит.
О, халиф увидел, какое смятение вызвали слова почтенного Сирдара. Увидел он и слезы на прекраснейших в мире глазах. Менее всего на свете он желал, чтобы девушка мучилась неизвестностью хоть одну лишнюю секунду. О нет, он мечтал увидеть, как глаза Джамили зажгутся счастьем великой радости. И потому заговорил, презрев все традиции:
– О прекраснейшая из девушек мира! О единственная звезда на небосклоне моей жизни! О Джамиля! Сейчас, здесь, в присутствии твоего уважаемого дядюшки, в присутствии моих верных друзей и царедворцев, в присутствии соседей, лавочников и купцов, я, халиф Гарун-аль-Рашид, властелин великой страны и великого города, прошу тебя, почтенная Джамиля, стать моей женой!
Дружный вздох пронесся среди тех, кто смог расслышать эти удивительные слова халифа. Да и как их было не расслышать, если стояла невероятная тишина, какой не может, не должно быть на торговой улочке великого города.
– Стать твоей женой? – едва слышно переспросила девушка.
– Да, моя прекрасная, стать моей женой. Ибо в тебе одной отныне заключена для меня вся радость мира, все богатства вселенной и все счастье жизни!
«О Аллах всесильный, – подумал визирь. – Он говорит от чистого сердца! Он влюблен! Халиф полюбил, о горе! полюбил простолюдинку… Но как теперь скрыть это от послов и посланников, от властителей сопредельных стран и княжеств? Как сделать так, чтобы на пыльной торговой улочке халиф нашел не просто свое счастье, а дочь царя отдаленнейшего народа?!»
О да, в этот необыкновенный миг каждый думал о своем. Визирь пытался создать достойную халифа легенду; Сирдар стал прикидывать, каких милостей от новоявленного зятя теперь можно ожидать; халиф думал о том, не поторопился ли он с самыми главными словами, а девушка… О, даже Аллаху всесильному не понять было, о чем сейчас думала Джамиля. Ибо она не помнила себя от счастья, поняв, что ее любимый отвечает ей взаимностью, и горела от стыда, вспомнив, сколь много позволила ему вчера и сколь много отдала. Она… О, она просто не верила своим ушам, ибо не может быть такого, чтобы великий халиф, всесильный повелитель, мог влюбиться в простую девчонку…
– Но что же ты молчишь, о звезда моих грез? – спросил халиф и взял Джамилю за руку. – Ты согласна?
– О да, – со слезами на глазах проговорила девушка. – Да, мой любимый, мой единственный, счастье всей моей жизни. Я согласна!
– Вбей же, крепче, Фортуна, в колесо свое гвоздь золотой!.. – воскликнул халиф и заключил возлюбленную
Девушка вскинула руки, чтобы обнять шею любимого, и… кожаная лента, на которой держался любимый медальон Джамили, упала на чисто выметенные доски пола.
– Я согласна, – вновь проговорила девушка и лишилась чувств, обвиснув на руках халифа.
Свиток двадцать первый
– Что с тобой, Джамиля, счастье мое? Что с тобой?
Веки девушки дрогнули, глаза приобрели осмысленное выражение.
– О мой любимый… Мне почему-то стало нечем дышать… Словно радость в единый миг покинула меня: руки не чувствуют твоего тепла, глаза видят все в черном свете, а моя душа не в силах вынести столь торжественного момента, хотя это должно было бы окрылять.
Халиф с ужасом слушал слова, что произносились все тише, и видел, как краски покидают лицо любимой. Посерели и запеклись губы, румянец истаял, как льдинка на полуденном солнце, даже прекрасные золотисто-карие глаза вдруг стали тусклыми…
– Эй, кто-нибудь! Воды! Визирь, опахало! И пусть немедля приведут лекаря! Владычице дурно!
И все пришло в движение. Засуетились слуги, побежал куда-то визирь, хотя всего в шаге от него стоял гигант мавр с огромным опахалом, в лавчонку бросился нубиец Джалал ад-Дин, чтобы лично засвидетельствовать почтение жене халифа…
– О нет, любимый, ничего не надо. Поздно! Я обманула тебя, мой единственный, мой… Гарун.
– Не смей так говорить, Джамиля, моя любовь! Через миг появится лекарь… Завтра мы предстанем перед имамом, и он совершит священный обряд…
– О нет, любимый… Ничего этого не будет… Проклятие Бастет настигло меня.
С ужасом увидел почтенный Сирдар, как стала его племянница похожа на ту умирающую девочку, какой она была когда-то, долгих одиннадцать лет назад. Это было в Рамадан, когда все правоверные радовались… Жестокие лекари, оказавшись бессильными перед неведомой хворью, нашли в себе силы честно в этом признаться.
Не верил своим ушам халиф. Ибо то был не нежный голос его возлюбленной, а сильный, чувственный голос неведомой женщины, который ему вчера довелось услышать во мраке постоялого двора в самый сокровенный миг единения.
– О чем говоришь ты, малышка Джамиля?
– О нет, добрый Гарун-аль-Рашид. Малышка Джамиля тебя уже не слышит. Всей моей силы не хватит, чтобы хоть на один день продлить ваше счастье…
– О чем ты, любимая? – почти простонал халиф.
– Знай же, добрый Гарун-аль-Рашид, что твоя возлюбленная умирает. Долгих десять лет я была ее душой, была ее жизнью, была ею самой. Долгих десять дет я боролась с болезнью, что некогда едва не унесла в мир мертвых малышку Джамилю. Я всего лишь душа, пр'oклятая душа, и мечтала стать свидетелем вашего счастья, мечтала увидеть тот миг, когда станет она не только твоей возлюбленной, но и царицей великой страны. Я мечтала глазами умницы Джамили смотреть, как растут ваши дети… Но теперь, увы, ничего этого не будет, ибо проклятие всесильной Бастет, пережившее тысячи лет, оказалось сильнее меня.