Тайна оберега
Шрифт:
Настёна снова сердито взглянула на брата:
– Так ты ещё и подслушиваешь, о чём старшие говорят? Вот я батюшке пожалуюсь, когда вернётся.
– Так я случайно, – надул губы Егорка, а Настёна, сочувственно взглянув на гостью, спросила:
– Ты и впрямь не помнишь отца с матерью?
– Не помню, – печально вздохнула Таяна. – Вообще ничего не помню.
– А что за амулет у тебя? Покажешь? – загорелись глазёнки девчонки.
Таяна пожала плечами и вытащила из-за пазухи оберег.
– Ух ты, красивый какой! – восхитилась Настёна.
– Точно колдовской! – восторженно выдохнул Егорка.
– Эй, бездельники! Хватит болтать, а
Перетаскав дрова, ребятня помчалась в избу обедать, и только семейство закончило трапезу, как на пороге появилась женщина в тёмном одеянии.
– А вот и Пелагеюшка пожаловала, – залебезила Марфа. – Проходи, милая, откушай с нами.
– Спасибо, хозяюшка, за приглашение, да сыта я, – ответила знахарка.
– А ну, баловни, подите-ка на улицу, погуляйте! – приказала Марфа. Ребятня поднялась и направилась к дверям. – Таяна, останься, дитятко… – остановила девочку старуха, и та послушно опустилась на лавку. – Посмотри, Пелагея, девоньку, может, знаешь, чья она? Не помнит никого, даже отца с матерью позабыла. Может, порчу кто на девку напустил?
Женщина внимательно взглянула на Таяну, и девочка, боясь встретиться со странной гостьей взглядом, только растеряно захлопала ресницами. На фоне чёрного мрачного платка лицо знахарки выглядело неестественно бледным и строгим, и Таяне казалось, что и её глаза должны быть тоже чёрными и злыми. Женщина вправду напоминала колдунью, и девочке сделалось боязно. Пелагея подошла, осмотрела голову Таяны, осторожно коснулась уже зажившей ссадины выше виска. Пальцы ведуньи оказались на удивление тёплыми и мягкими:
– Встань-ка, милая, – попросила она. Таяна поднялась, женщина ощупала её руки, помяла живот, заглянула в рот. – Да нет на ней никакой порчи, – фыркнула Пелагея. – Рана вот небольшая на голове, но, думаю, не из-за неё девчонка памяти лишилась, – проговорила знахарка и, обхватив ладонями лицо Таяны, заглянула в глаза. Встретившись с колдуньей взглядом, девочка неожиданно перестала бояться. Глаза женщины на самом деле оказались добрыми и печальными, а главное, они были никакими не чёрными, а каре-зелёными. Пелагея некоторое время, будто пытаясь проникнуть в душу, вглядывалась в глаза Таяны, а затем опустила руки и вздохнула. – Прошлого боится она… Так сильно боится, что думать об этом не хочет.
– Так чего ж боится? Кто ж так напугал девчонку? – засуетилась Марфа.
– Вот этого не знаю, – пожала плечами Пелагея.
– Может, травками её какими попоить, глядишь, успокоится и вспомнит? – спросил Дорофей.
– Душу травками не вылечишь, – вздохнула знахарка.
– А может, скажешь, чья она? – поинтересовалась Марфа.
– Что я, провидица какая? – повела плечом Пелагея. – Могу только сказать, не крестьянская дочь точно.
– Это мы и сами поняли. У неё оберег от матери остался, дюже богатый, – сообщила бабка. – Покажи, Таянушка, – попросила она, и девочка вновь достала вещицу.
Пелагея с интересом рассматривала амулет:
– Древняя вещь, – поджав губы, хмыкнула она. – И странная… Обычно бывают или «солнечные» обереги, или «луннницы11», а здесь они объединены. Наверняка по наследству передавалась вещица… И не один век.
– Ага, – закивала Марфа. – Девчонка говорит, будто матушка велела беречь его и только суженному разрешила отдать. А ещё про какой-то ключ сказывала. Только ключа у неё не было.
– Суженному… –
Дед с бабкой переглянулись:
– И то верно, – воскликнула Марфа. – Тогда сходится всё. И девка эта не простая холопка, а дочь ключницы на боярском дворе.
– А во всей округе кроме князя Засекина других бояр нет, – поддержал Дорофей. – Точно! У ключницы Варвары, слышал, дочка имеется такого же возраста. Как звать, правда, не помню. Марфа, ты не знаешь?
Женщина пожала плечами:
– Да мне особого интереса не было. На крестины меня не приглашали, – обижено поджала она губы. – Вот к куме в соседнюю деревню наведаюсь, там и выведаю. У Петровны сестра в домашних холопках у князя живёт. Всех знает.
– Эх, зря княжич девчонку с собой не взял. К обеду, глядишь, уже бы и дома была, – посетовал старик.
Дверь вновь отворилась, и в дом ввалилась дородная баба.
– А вот и Петровна! Легка на помине, – хихикнул старик.
Даже не поздоровавшись, гостья с порога бросилась к кадушке с водой и, подхватив ковш, принялась жадно пить. Напившись, женщина осела на лавку и, приложив пухлую ладонь к огромной груди, еле отдышавшись, промолвила:
– Ох, умаялась я, пока до вас добралась. Жарища-то какая стоит.
– Слушай, Петровна, а как дочку у ключницы Засекиных кличут? Не Таяной? – спросила Марфа.
Баба вытаращила глаза:
– Ну Таяной, – выдохнула она и неожиданно заревела. – Да какая теперь разница… Нет больше никого. Ни князя, ни ключницы, ни сестрицы моей!
– Как нет?! – хором воскликнули дед с бабкой.
– А вот та-а-ак! – завыла в голос женщина.
Глава 4
Накатанная дорога петляла сквозь вековой лес, карабкалась на невысокие живописные холмы, неторопливо сбегала в тенистый прохладный лог, деревянным мостом перекинулась над чистейшими струями Ваузы и, наконец, вывела на цветущий луг, радующий глаз нескончаемым буйством красок. Всадники огляделись, и Прохор Алексеевич, улыбнувшись, проговорил:
– Вот и вотчина князя…
Далее за лугом томными волнами перекатывались колосящиеся поля, а на горизонте явственно различались крайние избы городища. Хлепень находился в стороне от центральных дорог, а потому избежал участи многих поселений, стоящих на пути захватчиков. А от воровских шаек жителей тщательно охраняла крепостная стена да дружина княжеская численностью около пятидесяти человек.
Древний род Засекиных вёл родословную от самого Мономаха. Ходили слухи, будто далёкие предки князя ещё в конце VIII века ходили в набег на византийский город Сурож12 под предводительством полководца Бравлина и привезли оттуда богатства несметные. А ещё поговаривали, будто дед Алексея Григорьевича нашёл клад Кудеяра13 и будто на него и отстроил новые хоромы на каменном фундаменте. Правда, сам фундамент был старый, оставшийся ещё с IX века, но рассказы о сокровищах, спрятанных в той древней кладовой, ходили давно, да только никто не видел их своими глазами, а потому княжеское богатство стало расхожей легендой, большее похожей на красивую сказку.