Тайна одной лаборатории
Шрифт:
С бьющимся сердцем разглядывал я три оставшихся крохотных обрывка пластика. Вот и всё, что осталось у меня. Зной достиг высшей точки, но я уже не обращал на него внимания, хотя охлаждающие приспособления помогали довольно мало.
Но что это? Из рупора вдруг послышалось:
Хоть вожжи и ослабили,Но всё ж таки осла били,Дребезжала жалко утварь, —Шевелись, скотина, у, тварь!— Проклятие! — вслух пробормотал я. Мне попался, как я понял, обрывок плёнки, на котором зафиксированы упражнения моделирующей машины из Лингвистического центра, который помещался
Предпоследний клочок…
Духи навоз, навоз — духи,Гуляли мы на воздухе,И сказал я простодушно:Просто душно, просто — душно…«Действительно душно», — подумал я и рванул ворот рубашки. Последний обрывок…
Чем кровь заката, откровеннейМятущийся, тревожный гений,Он весь — застывший в горле крик…Голос прервался. А это кто: машина — или человек? Я глубоко задумался, сидя под немилосердно палящим солнцем…
Последний жетон
Тридцать шесть жетонов на семь дней. Много это или мало? Смотря как считать. Много, если тратить их только на необходимое питание. И мало, очень мало, если ты впервые получил полную самостоятельность, хотя бы всего лишь на одну неделю, и тебя со всех сторон окружают жгучие соблазны большого города; когда с одной стороны тебя манит бегущая неоновая реклама механического тира, где можно вволю поупражняться в прицельной стрельбе, с другой — автомат-силомер с многочисленными детекторами и циферблатами, с третьей завлекательные аттракционы Луна-парка, эти чёртовы колёса, мёртвые петли и русские горы, — и всё это требует жетонов, жетонов и жетонов!
Шесть дней промелькнули, словно в угаре.
После десяти лет сурового режима Учебной базы, после непрерывных многодневных испытаний, учебных тревог и опасных поисков в горах — почти неправдоподобное блаженство шумных улиц, красочной рекламы и, главное, повсюду — несметное множество интересной информации. И при этом — полная свобода, подчинение любому случайному импульсу!
Невозмутимый, безукоризненно корректный Мендор появлялся то в круглом зале синерамы, где высиживал по три сеанса кряду, то в танцевальном клубе «Ласточка», где тщательно отрабатывал ритмику движений под звуки «лучшего в мире» джаз-оркестра, то брал билет на прогулочную яхту и мчал на всех парах до маяка и обратно. И жетоны таяли со сказочной быстротой…
Наступал последний день вольной жизни.
Всю ночь прогуливался Мендор по Бродвею (железный организм Мендора отнюдь не нуждался в отдыхе). Великий Белый Путь, воспетый столькими репортёрами и поэтами, сиял и переливался, суля по сходной цене разнообразные райские радости. Мендор медленно прохаживался вдоль зеркальных витрин, за которыми красовалась тысяча соблазнов.
Шли часы. По мере приближения утра рекламные огни гасли один за другим. Бурные неоновые потоки мелели и иссякали на глазах. Стройный, представительный Мендор, влитый в смокинг, без устали вышагивал по отполированному асфальту, заходил в дансинги, коктейль-холлы и бары-автоматы, жадно поглощая — нет, не виски, к которому он был равнодушен, а дьявольски интересную, хотя и не всегда понятную информацию. При этом перед Мендором непрерывно возникали задачи — одна интереснее другой. Как, скажем, математически описать поведение того джентльмена в прохудившихся ботинках, который, выпив целую бутылку бесцветной жидкости (однако же необычная у него жажда!), начал вдруг выкрикивать непонятные слова о высоких налогах и какой-то безработице? Или что означает, скажем, слово «пикет», неуклюже начертанное красной краской на плакате, который несла кучка угрюмых людей с испитыми лицами? Среди двенадцати тысяч слов, известных Мендору, «пикет» не значился…
Размышляя о том, что могло бы означать это загадочное слово, Мендор медленно прохаживался
Бродвей покачнулся и медленно поплыл перед глазами. Мендор судорожно ухватился за никелированный поручень, окольцовывающий шикарную витрину подарочного магазина. Мозг Мендора работал особенно быстро и чётко, как всегда в минуту опасности. Что означает аварийный сигнал?.. Через десять секунд заключение было готово: оказывается, в организме иссякла броунова жидкость, необходимая для нормальной работы нервных ответвлений… Если в течение часа Мендор не раздобудет хотя бы маленький флакончик жидкости Броуна, будет худо, очень худо… Его ничто тогда не сможет спасти… Через какой-нибудь час Мендор рухнет безжизненной массой на чёрное зеркало асфальта. К нему подскочит полицейский джип, и двое здоровенных верзил втолкнут туда безвольное тело Мендора… Картина получилась настолько явственной, что Мендор на миг прикрыл веки.
Что же предпринять?
Мендор снова и снова шарил по всем карманам, хотя и сознавал отлично тщетность этих поисков: последний жетон был израсходован ровно в полночь. Мендор опустил в узкую щель серебристый кружочек с изображением президента, и автомат протянул ему целлофановую пачку «Кэмел», сигареты были страстью Мендора. Никотин действовал на него благотворно…
Будь хоть один жетон, один-единственный жетон — и всё было бы в порядке. Флакончики с жидкостью Броуна имелись едва ли не в каждом третьем автомате. Спрос порождал предложение, — потребителей броуновской жидкости было немало…
Но жетона не было. И Мендор знал, что если он ничего не придумает в течение часа, — гибель неизбежна.
Мендор, раздумывая, сделал несколько неуверенных шагов. В этот предутренний час улица была почти пустынна. Лишь поодаль какой-то пьяный горемыка, обхватив фонарный столб, поверял ему свою судьбу.
Постепенно рассвет вступал в свои права. Народ на улицах стал прибывать. Мозг Мендора лихорадочно работал, стараясь выискать спасительный вариант. Можно было бы, конечно, пригласить в сторонку, скажем, вот этого мистера с папкой крокодиловой кожи или ту крашеную мисс и вежливенько попросить жетон. Можно было поручиться, что такая затея увенчается успехом. Но Мендор не мог этого сделать. Не мог по очень простой причине: просить жетоны ему было запрещено. Так уж он был запрограммирован.
И как глупо, как безумно глупо!.. Погибнуть в последний день испытаний, успешно миновав все подводные рифы, накопив великолепную информацию, чуть не вдесятеро превышающую заданную! И из-за чего? — из-за одного паршивого жетона. Мендор припомнил слова Первого близнеца, сказанные им неделю назад, накануне «увольнения» Мендора в город.
— Трать свои жетоны, как захочешь, — это дело твоё. Но запомни, что ты должен выжить, причём выжить самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи в виде жетонов. — Джон-близнец помолчал. — Ты должен научиться приспосабливаться к любым условиям. Борьба за существование, — добавил старший конструктор, усмехнувшись.
— Можно идти? — спросил Мендор, вежливо дослушав до конца наставления шефа.
— Да… Погоди-ка минутку!
Мендор застыл на пороге и медленно обернулся к старшему конструктору. Тот выбрался из-за стола и подошёл к Мендору.
— Надеюсь, всё будет в порядке, — сказал он, хлопнув Мендора по крутому плечу. — Ты, конечно, будешь осторожным и не попадёшь под поезд подземки, как Эльбано, не свалишься с моста в залив, как Аррелино. Но всё-таки… Мало ли что. — Голос конструктора потеплел, в нём зазвучала явная симпатия к Мендору. — Короче говоря, если тебе придётся туго… Мы с мистером Джеральдом проведём конец недели в городе… на Восточной стороне. Но имей в виду: если ты придёшь к нам просить жетоны — это будет означать твою полную… — старший конструктор замешкался, подыскивая слово, — твою полную капитуляцию. Тогда уж не бывать тебе штурманом трансгалактического ионолёта. Ясно?