Тайна острова Химер
Шрифт:
— О, понимаю — секретная лаборатория. Ты это подразумеваешь?
Молодой человек предпочел не заметить скрытую иронию и согласился:
— Совершенно верно. Жозеф Рейно не первый ученый, который воспользовался смутным временем, чтобы провести научные эксперименты в обход закона. Без ведома властей было смонтировано много непонятных установок. Некоторые удалось обнаружить, но не все. Частые посещения острова генетиками Жаком Рейно и Фрэнсисом Марешалем — не простое совпадение.
— По-твоему,
Мари подала голос:
— Я полагаю, что в записях Фрэнсиса Марешаля открывалась суть этих работ и что его сын, журналист, занимавшийся вопросами науки, прибыл на остров, чтобы во всем этом разобраться. И убили его, чтобы помешать вскрыть истину.
— А Эдвард сбежал из-за того, что страдает клаустрофобией, — насмешливо добавил Лукас.
Мари метнула в него убийственный взгляд. Ей безумно хотелось доказать ему, что Эдвард невиновен по той простой причине, что его не существует, что он — порождение Райана.
Но хотя она очень далеко зашла в своей лжи, у нее совсем не было уверенности в своем желании поделиться этой тайной с кем бы то ни было. С Лукасом в первую очередь.
— Не знаю, какова роль Эдварда во всей этой истории, но интуиция подсказывает мне, что все нити ведут к этому острову, где монахини скрытно вырастили твоего близнеца. Собери мне данные обо всех сестрах, Броди.
Лукас закатил глаза и на какое-то время стал прежним Лукасом, насмешливым и нетерпимым к чужому мнению, особенно к гипотезам жены.
И от этого у Ангуса стало легче на душе. Что ни говори, а ему так нравилось, когда эти двое переругивались.
Одетые в белые монашеские облачения, в монашеских вуалях, которые округляли контуры лиц, делая их овальными, все они сдержанно улыбались в объектив.
Броди не составило труда достать эти фотокарточки у приписанного к монастырю фотографа, хотя для проформы и чтобы подчеркнуть свою значимость тот немного поломался, ссылаясь на свою репутацию.
Молодой жандарм пообещал ему полную конфиденциальность.
Мари приступила к разбору хорошо выполненных фотографий, самые старые из которых относились к шестидесятым. Она просматривала их по годам.
Перед ней чередой проходили лица, выражения которых были в чем-то схожи, а одинаковое одеяние полностью лишало их индивидуальности.
Так она просмотрела более трех четвертей фотокарточек с возрастающим впечатлением, что зря теряет время. Что думала найти она, изучая эти групповые портреты? Некий знак, позволивший бы ей обнаружить за этими фасадами, дышащими чистотой и благочестием, что-то похожее на кончик ниточки?
Решив закончить поскорее, она склонилась над предпоследним фото, датированным 2004 годом. Не меньше пятидесяти сестер позировали в этот год для будущего
Она собралась отложить ее, когда одна деталь привлекла ее внимание.
Даже не деталь — скорее какое-то ощущение.
Смутное чувство тревоги.
Она всмотрелась в третью монахиню слева, стоявшую в последнем ряду, — сестра Агнес Милосердная, если верить пронумерованному списку на загнутом поле слева.
Ее глаза отличались от других, делая лицо более выразительным. Менее спокойным. Почти обеспокоенным.
Лицо смутно напоминало кого-то, но она не могла бы сказать ни где, ни когда оно ей встречалось.
Мари повнимательнее рассмотрела его, ища какую-нибудь зацепку, которая навела бы ее на путь. И нашла ее у уголка левого глаза.
Малюсенькая точка, не больше тех мушек, которые светские дамы когда-то наклеивали или карандашом отмечали на лице.
Откуда-то из глубин памяти возникла пара темных очков, большой синяк и родинка. Теперь она знала, кто это.
Мари лихорадочно сканировала фото и запустила его в фотошоп, чтобы увеличить формат.
Родинка отчетливо выделилась.
Запустив программу, она заменила вуаль короткой прической из светлых волос и, пропустив изображение через принтер, показала его Ангусу и Лукасу.
Она с удовлетворением увидела изумление жандарма.
Сестра Агнес Милосердная была не кем иным, как Вивиан!
Ангус опешил, когда Броди заявил, что эта монахиня стояла на учете в полиции нравов за проституцию и приставание к прохожим.
— Она покинула Бельгию пять лет назад. Кажется, она стала свидетельницей какого-то преступления, после чего предпочла постричься в монахини и укрыться в монастыре.
Броди замялся, но продолжил:
— По данным епархии, она сложила с себя постриг в конце прошлого лета и ушла из монастыря.
— Вскоре после исчезновения Франсуа Марешаля, — уточнила Мари. — Это не может быть совпадением… Так же как и ее работа в поместье Салливанов.
На этот раз Лукас не стал насмешничать. Более того, он извинился перед Мари за то, что высмеивал ее мистическую навязчивую идею.
— Я всегда думал, что в этой девице есть нечто двуличное, — сказал он. — Вообразить только, что она была монахиней…
Вспомнился синяк.
— Однако ты допрашивал ее вчера, — с безразличным видом заметила Мари.
Взгляд, который бросил на нее Лукас, был по-настоящему удивленным.
— Никаких допросов не было с тех пор, как она призналась нам в подтверждении фальшивого алиби Фрэнка.
Теперь наступила очередь Мари прийти в замешательство. Она было приготовилась передать ему разговор, который состоялся этим утром с Вивиан, когда вдруг Лукас приглушенно вскрикнул: