Тайна песчинки
Шрифт:
— Ну, что ж, — говорил Хинт, когда в новой силикальцитной проходной появились первые посетители завода. — «Кошкин дом», кажется, не распадется. Может быть, пойдем дальше?
— Пожалуй, — отвечал Ванаселья.
Теперь они уже думали о жилом доме. Хинт понимал, что это не такая простая штука. Нужен проект. Нужны деньги. Нужна земля. Нужна строительная бригада. Всего этого у них не было, и получить можно было лишь в том случае, если Хинт докажет, что силикальцит — не миф, не мираж, а реальный факт, что в силикальците таятся большие
За первым кратким чуть-чуть сенсационным сообщением в газете последовали статьи в технических журналах. Хинт и Ванаселья стали популярными людьми. Ими начали интересоваться и ученые, и государственные деятели. Но это был скорее интерес теоретический, а не практический. К ним присматривались. На «кошкин дом» поглядывали с недоверием — нет ли здесь какого-нибудь подвоха? В этих блоках нет цемента?
К тому же Хинт понимал, что это слишком маленький козырь, «кошкин дом», и почти не упоминал о нем, когда доказывал крайнюю необходимость сооружения жилого дома.
Впервые Хинт столкнулся с самым коварным врагом первооткрывателей — с равнодушием. Он был избалован на заводе вниманием, предупредительностью, горячим участием. Но с той поры, когда он начал хлопотать о сооружении опытного дома, на пути Хинта все чаще и чаще появлялись люди равнодушные. Что им до Хинта и его силикальцита? Они считали, что силикальцит — это только его, Хинта, дело и пусть он себе занимается им сколько ему угодно, но других занятых людей не путает, не отвлекает от более важных дел.
Равнодушие то запиралось в строгие формы законника («не положено», «не предусмотрено»); то представлялось в виде улыбающегося болтуна, никогда не делающего того, что обещает; то обрушивалось на Хинта демагогической тирадой: «Да соображаете ли вы, что просите? Вместо того чтобы тратить народные деньги для блага народа, вы толкаете меня на что? На сооружение опытных домов?»
Хинт все-все понимал, и шел к министру, и получал все необходимое для силикальцитного дома.
Вот тогда-то на заводе «Кварц» сверх плана изготовили все силикальцитные блоки для сооружения опытного жилого дома. Константин, брат Хинта, вместе со своими друзьями-строителями смонтировали дом.
Хинт настоял на том, чтобы первый дом из силикальцита был заселен. Дом, в котором живут, — это уже нечто большее, чем каменная выставочная коробка.
Но вместе с радостью пришло и огорчение. Влиятельные люди — и в Таллине, и в Москве — приписали успех силикальцита своей проницательности.
Я не хочу сейчас называть имена этих людей — не всем дана возможность заглянуть в будущее. Во всяком случае, в то время они утверждали, что первый домик в Таллине лучше всего определяет возможности силикальцита — строить из него можно только одноэтажные дома. Именно таким и был тот дом, который был собран и смонтирован бригадой Константина Хинта.
Изобретатель понял, что в этой как бы доброжелательной оценке таится смерть силикальцита. Ведь будущее строительной
В то же время Хинт знал, что из тех конструкций, которые выпустил завод в какой-то мере на общественных началах, нельзя собирать многоэтажные дома.
Нужен новый проект, новые опыты, новые расчеты.
Нужен маленький опытный завод.
— Мы не слишком хватили с опытным заводом? — спросил Хинт.
— Нет, не слишком. Это единственный путь, — ответил Ванаселья.
Здесь проявилась еще одна, черта характера Хинта — его энергия и долготерпение популяризатора. Со всеми подробностями и деталями он рассказывал о силикальците всем — и рядовым инженерам, и начальникам управлений, от которых зависела судьба опытного завода. Все, конечно, удивлялись, восхищались, отдавали должное изобретателю, но серьезной помощи не оказывали.
Он убедил себя в том, что доказать неоспоримые достоинства силикальцита можно только одним-единственным путем — опытом, терпением, настойчивостью.
Он возвращался из Москвы в Таллин, приходил в лабораторию и на все расспросы Ванаселья коротко отвечал:
— Ничего.
— Будем считать — пока ничего, — говорил Ванаселья.
И Хинту сразу же становилось легче, появлялась новая энергия и новая уверенность.
В те дни Хинт впервые подумал: откуда у этого молодого человека такая воля? И вскоре он узнал историю своего помощника, правда, не от него самого, а от его матери.
Вот она, эта история.
Глава девятнадцатая
Когда Лейгеру Ванаселья было восемнадцать лет — он учился тогда на первом курсе Таллинского политехнического института, — его поразила тяжелая болезнь: полиомиелит. Страшный недуг парализовал руки и ноги, он лежал и молчал, лежал без движения, без надежд и, казалось, без мыслей. Невероятно: отличный спортсмен, победитель в соревнованиях по бегу на длинные дистанции и по гимнастике; инициатор туристских походов, ловкий пловец; жизнерадостный и подающий надежды студент, — и вдруг, совершенно неожиданно, прикованный к постели, парализованный, больной сын несчастной и без того много пережившей Марии Ванаселья.
Старший брат Лейгера был незадолго до этого — в 1946 году — арестован и выслан. Его оклеветали, и ему пришлось испытать на себе всю тяжесть произвола, царившего в тот период. Лейгер стал старшим в семье — кормильцем, хозяином, помощником матери.
И вот теперь Лейгер парализован. Случилось это во время зимней экзаменационной сессии. Что же делать? Откуда ждать спасения? Врачи как будто бессильны, во всяком случае, так они говорили матери Лейгера.
Мать просиживала целыми днями у постели своего сына, встречалась с его печальными глазами, но ничем не могла его успокоить. И вот тогда-то Лейгер сказал матери: