Тайна похищенной башни
Шрифт:
– Снимаю пробу, шеф, – объявил он, зачерпывая мутную жидкость с плавающими в ней ошметками.
Проглотив это, Гена очень осторожно положил ложку на землю. Посидел. Подумал. И понемногу начал понимать, что воронятина и крысятина – это еще очень даже ничего…
Колобков тоже попробовал. Задумчиво утер бульон с губ. И произнес, обращаясь в пустоту:
– Нажористый супец получился, однако… Первый раз я с одной ложки наелся…
На поверхность всплыл очередной комок мутно-бежевого цвета. Загустевшее варево пошло пузырями. Из глубин
– По-моему, в этом супе зарождается новая жизнь… – сглотнула Света, брезгливо зажимая нос.
В конце концов булькающее месиво приобрело плотность и структуру хорошего клейстера. Есть его так никто и не осмелился. Котел отнесли подальше от лагеря и забросали землей. А Лайан Кграшан даже прочитал над ним наговор, отпугивающий злых духов.
Оставшиеся без ужина земляне утолили голод остатками бутербродов и стали устраиваться на ночлег. Ночевать в степи первоначально не планировалось, поэтому спальных принадлежностей с собой не захватили. Но климат в этих местах теплый – спать можно и на открытом воздухе. На траве расстелили покрывала, захваченные на всякий пожарный, и Колобков скомандовал отбой.
Проснулись, как обычно, за несколько часов до наступления светлого времени суток. Но еще некоторое время лежали неподвижно, не испытывая особого желания бродить в этой кромешной мгле.
– Кто-нибудь уже проснулся? – наконец прозвучало в воздухе. В этой тишине и темноте Колобкову стало скучно.
– Давно уже, шеф, – откликнулся Гена.
– И я тоже, – присоединилась Света.
– Ну тогда с добрым утром, – прокряхтел Колобков, чувствуя сильную тяжесть где-то в области печени. – Знаешь, Светулик, в последнее время на меня что-то давит… так, это что еще такое?! А ну-ка быстро слез!
– Прости, капитан, – без тени раскаяния ответил хумах, слезая с объемистого живота Колобкова. – В конце ночи земля становится холодной. На тебе сидеть мягче и теплее.
– Ну ты вконец охамел, хуймяк! – возмутился Колобков. – Совсем страх потерял! Я вообще думаю, что слово «хам» произошло от слова «хамяк». Или наоборот, слово «хамяк» от слова «хам».
– Пап, «хомяк» пишется через «о», – не замедлила поправить его Света.
– Ну и что с того? Все равно теория заслуживает внимания. Филологам следует заинтересоваться, – проворчал Колобков, на ощупь пристегивая деревянную ногу. – Ладно, мужики, все, хорош валяться, подъем!
Урча по-медвежьи, Гена поднялся на ноги и включил фонарик. Луч света разрезал темноту, выхватив из нее две человеческие и две нечеловеческие фигуры.
– Где Сергей? – пробасил телохранитель, водя фонариком вокруг себя.
– А что, нету? – удивился Колобков, приподнимаясь на локте. – Серега, ау! Ты куда заховался? Серега-а-а-а-а!!! Ком цу мир!
А Чертанов просто отлучился в туалет. Услышав вопли шефа, он вздрогнул и окончательно решил – по возвращении домой надо искать другую работу. На этой он точно когда-нибудь свихнется.
С
Опрометчиво изгнанный вчера котелок был возвращен в лоно семьи. Его вымыли, вычистили, наполнили водой и снова подвесили над костром. Света достала из рюкзака одноразовые пакетики чая.
– А где сахар? – поинтересовался Колобков, осторожно беря горячую кружку.
– Ты его вчера в суп положил, папа.
– Что, весь?!
– Весь.
– Итить… Это я погорячился, конечно… Что, неужели ни кусочка не осталось?
– Один остался.
– Отлично. И где он?
– Я его пью, – спокойно ответила Света, прихлебывая чай.
– А отцу?.. – грустно спросил Колобков, заглядывая дочери в глаза. – Эх, Светулик… Родного отца-инвалида без сладкого чая оставила… Вот от кого-кого, а от тебя я такого не ожидал.
– Пап, прекрати дурачиться.
– Да кто дурачится-то, кто дурачится?
– Ты.
– Ну да. А что, нельзя?
– Нельзя.
– Ну простите меня, ради бога, дорогая и уважаемая Светлана Петровна! – издевательски поклонился Колобков. – Простите, что я, такой-сякой, осмелился попросить у вас маленький кусочек рафинаду!
– Капитан, а не захочешь ли ты подсластить свой напиток сладким корешком? – подал голос Лайан Кграшан.
Колобков замолчал и задумался. Потом пожал плечами и разломил предложенное растение. Изнутри оно действительно оказалось очень липким и сладким – почти как сахарный тростник. Тягучий сок, похожий на патоку, придал чаю вполне пристойный вкус.
– Вообще-то, несладкий я больше люблю, – добродушно сказал Колобков, опорожнив кружку. – Но и так тоже ничего.
Отряд выступил в путь сразу же с загоранием тепория. Скарб упаковали в рюкзаки, на тлеющие угли плеснули воды, главу экспедиции взгромоздили на гигантского хомяка.
Сегодня дорога идет веселее. Колобков, уже успевший позабыть про неудачу с жемчужиной, фальшиво насвистывает песенку.
Причем постоянно сбивается с «Все могут короли» на «Три танкиста».
– До Древограда еще далеко? – спросил Чертанов.
– Если идти так, как идем сейчас, будем там через четверть дня, – ответил Лайан.
– То есть через шесть часов… А у меня ноги со вчерашнего вареные…
– Спортом заниматься надо, Серега, спортом! – бодро произнес Колобков. – Геныч со Светкой же не жалуются. Один ты скулишь.
– А кое-кто вообще едет верхом…
– Я инвалид, если забыл, – демонстративно тряхнул ногой Колобков. – А у тебя какое оправдание?
Поставив на место Чертанова, Колобков в очередной раз достал из-за пазухи хриспандровую иголку на нитке. Та, как и положено, указывает на север. Точнее, в ту сторону, которую приходится считать севером за отсутствием другого наименования.