Тайна пророка из Назарета
Шрифт:
И свершилось моление, я взглянул на Царя и Отца, и тихая радость засияла в сердце моем. Поблекли краски зала, поблекли одежды Царя и поблекла его царственная гордость. Он как-то сморщился, сжался и только глаза жалко смотрели на меня. Я понял все и сказал великую формулу Посвящения. Раздался стон, раздался грохот, как будто рушились миры, и я полетел в бездну, но сознания не потерял. Я чувствовал, как чьи-то дивные, теплые руки обняли меня и почувствовал ласковое лицо Матери моей Изиды, и услышал голос ее:
— Аргивинянин, любимый сын мой, победивший мудростью человеческую гордость! Аргивинянин,
И я убаюканный голосом Богини, заснул, а когда проснулся, увидел себя на прекрасном лугу божественной Эллады, из леса вышла богиня Афина Паллада и сказал мне:
— Аргивинянин! В лице моем приветствуют тебя Боги Эллады!
И запело все кругом: запел лес, запели воды, запели фавны:
— Привет тебе, Фалес Аргивинянин, привет, привет… Так меня встретила моя родина. И* куда бы я ни пошел, все звали меня. Цветы ласково кивали мне своими головками, птицы доверчиво садились на мои плечи и как-то ласковы были люди. Но я спешил к своему Учителю. Он ласково встретил меня, приняв в свои объятия, и только в глазах его я заметил грусть.
— Аргивинянин, — сказал он мне, — из двенадцати вернулся ты один!
Мы пошли к Царю и Отцу планеты и через несколько дней пути через пустыни мы очутились у Оазиса Царя и Отца. Царь и Отец принял меня и осветил знак, зажженный на челе моем, своей рукой освященной.
— Аргивинянин, — сказал он мне, — ты являешь собой единственный пример. Змей гордости побеждался только сердцем, а ты победил его разумом, победил первыми! Но это послужит тому, что ты не окажешься в недрах человечества, ибо ты пошел путем, не свойственным ему.
Все эти великие слова сбылись в душе моей, Фалеса Аргивинянина. Я искал и не находил возможности вступить в какую бы то ни было арену деятельности человечества. У меня всегда была какая-то холодность по отношению к человечеству. Поэтому только в тайных святилищах вы встретите имя Фалеса Аргивинянина, записанное в анналах яркими буквами. И на всей планете Земля есть только три-четыре места, с которыми я поддерживаю отношения. Это те знакомства, которые были завязаны мною во времена Христа Спасителя. Только их я поддерживаю, остальное мне все чуждо. В разуме моего друга Эмпидиокла я читаю вопрос: — А кто был Царь и Отец неведомой планеты? А его совсем не было. Это был пластический сон магов. Великое испытание, наложенное тремя. И знаешь, сколько времени длился сон? Не более трех минут, ибо подобные сны совершаются в пространстве, где нет времени. Они совершаются в пространстве не физическом, а психическом. [17]
17
…В ПРОСТРАНСТВЕ НЕ ФИЗИЧЕСКОМ, А ПСИХИЧЕСКОМ — имеется в виду астральный план Бытия.
У ПОДНОЖИЯ КРЕСТА
ФАЛЕС АРГИВИНЯНИН, ЭМПИДИОКЛУ, СЫНУ МИЛЕСА АФИНЯНИНА, О ЛЮБВИ БЕСКОНЕЧНОЙ БОГА РАСПЯТОГО — РАДОВАТЬСЯ!!!
Бесконечна и вечна дорога моя, Фалеса Аргивинянина, между путей звездных, вселенных и космосов. Не касается меня сон Пралайи, цепь Манвантар туманами клубится предо мной,
Когда я, Фалес Аргивинянин, рассказывал тебе, Эмпидиокл, историю Агасфера, я довел рассказ до того места, когда осужденные на распятие, окруженные зловонным человеческим стадом, подошли к Голгофе. На вершине холма уже несколько человек рыли ямы для водружения крестов. Около стояла небольшая группа саддукеев и фанатических священников, очевидно, распоряжавшихся всем. По их указанию Симоний-кузнец тяжело опустил крест Галилеянина у средней ямы. Он отер пот, градом катившийся по его лицу, и сказал:
— Клянусь Озирисом! Я никогда в жизни не носил такой тяжести… Но не будь я Симоний-кузнец, если бы не согласился я нести этот крест до конца жизни, лишь бы избавить от страданий этого человека!!!
— Будь благословен ты, Симоний, — раздался тихий голос Галилеянина, кто хоть единый миг нес мой крест, понесет вечность блаженства в садах отца моего…
— Я не понимаю, что ты говоришь, — простодушно ответил Симоний, — но чувствую, что не было и не будет лучшей минуты в жизни моей. А что я сделал? Кто ты, кроткий человек, что слова твои будто холодная вода в пустыне для иссохших губ?
— Довольно разговоров, — визгливо орал, расталкивая всех какой-то низенький злобный священник с всклокоченной бородой и бегающими свиными глазками, — раздевайте их и приступайте к распятию!
Последние слова были обращены к римским солдатам, полукругом стоявшим за мрачным центурионом.
— Не раздавай приказаний тем, кем не командуешь, иудей, — резко сказал последний, — мои солдаты исполняют свой долг по отношению этих двух, указал он на разбойника и менялу, — ибо они осуждены самим проконсулом, а что до несчастного Назарея, он отдан вам и делайте с ним, что хотите. Рука римского солдата не прикоснется к нему, но я сделаю то, что должен сделать…
И с этими словами центурион обернулся и сделал знак стоявшему сзади солдату. Тот подал ему деревянную табличку, окрашенную ярко-красной краской с написанными на ней по-латыни, греческими и еврейскими словами: «Иисус Назарей, Царь Иудейский». Центурион прибил ее одним ударом молотка к возглавию креста Галилеянина. Из уст собравшихся подле саддукеев и священников вырвался крик злостного негодования.
— Сними это, солдат, сними тотчас же! — кричали они, и маленький священник пытался было сорвать табличку, но был отброшен в сторону могучей рукой центуриона.
— По приказанию наместника Кесаря Понтия Пилата! — властно возгласил он и поднял руку вверх, — если вам не нравится надпись, идите к консулу и требуйте отмены, но пока, клянусь Юпитером, не советую никому мешать римскому солдату исполнять данное ему повеление. Приступайте к делу, коротко бросил он приказание своим солдатам.
Те молча подошли к разбойнику и меняле. Первый сам отбросил свои одежды и лег на крест, не отрывая ни на секунду глаз от кроткого, изможденного, но сиявшего каким-то внутренним светом лица Галилеянина, стоявшего, сложив руки, у своего креста.