Тайна Ретта Батлера
Шрифт:
— А он не пустил меня домой, — настаивала Каролина, — большего оскорбления невозможно придумать. Ведь я всегда с радостью возвращалась домой, знала, что меня здесь ждут, любят. А теперь…
Каролина заплакала и прикрыла лицо руками. Мать, обняв ее за плечи, сидела рядом и не знала, какие найти слова утешения, чтобы дочь перестала рыдать.
Но девушка пришла в себя без ее помощи. Она резко выпрямилась, вытерла слезы, и в ее глазах заблестела злость.
Мать, испугавшись такой перемены, отшатнулась от дочери.
— Я знаю, зачем он
— Что ты говоришь? — спросила мать.
— Да, отец покупал мне драгоценности, выполнял каждую мою просьбу лишь только для того, чтобы возвыситься самому.
Он всем хотел показать, как меня любит — и вот чем обернулась вся его любовь.
Он любит только себя, мама, он запер тебя в спальне, бил, он запер дом, оставив меня на улице, как бродячую собаку. А сам во всем принялся винить меня и тебя.
Неужели ты этого не понимаешь, мама? Я не смогу с ним больше жить в одном доме, я должна уехать.
— Но не нужно это делать так скоропалительно, — возражала ей мать, — ведь отец может расстроиться еще больше, ему станет хуже…
Мать не договорила, она не могла заставить себя вымолвить «отец умрет», но вместо нее это сделала дочь.
— Ну и пусть! Мне не будет его жалко. Моя любовь к нему кончилась этой ночью, он растоптал все мои лучшие чувства… Ты знаешь, мама, когда я возвращалась домой, то не чувствовала себя ни в чем виноватой — и Рэтт Батлер здесь ни при чем. Он вел себя безукоризненно, он был настоящим джентльменом. Он подобрал меня на улице, дал мне крышу, уступил мне свою кровать, а сам сидел у камина и бодрствовал, охраняя мой сон…
Мать задумчиво смотрела на дочь. Ей было жаль Каролину, она не могла себя заставить расстаться с ней надолго.
Но что было делать? Ведь дочь уже приняла решение.
Конечно, можно было пойти к мужу, попытаться уговорить его повлиять на дочь.
Но миссис Паркинсон вспомнила пьяное лицо мужа той ночью, вспомнила свистящие удары хлыста, которые обжигали ее тело…
И она поняла, что бессильна, она не сможет уговорить ни дочь, ни мужа, и останется одна в этом доме. Она не сможет больше смотреть в глаза своему мужу, ведь тот будет считать виновной ее, виновной в том, что она не смогла удержать дочь.
— Ты можешь пойти к отцу, — как бы угадав мысли матери, сказала дочь, — но это меня не удержит. Пусть он запретит брать мне с собой все, что купил мне на свои деньги, но ты же знаешь, я смогу прекрасно устроить свою жизнь. Пусть без любви, как ты, но я буду богата.
— Но ты не будешь счастлива, — запротестовала мать.
— А разве счастлива ты? — спросила Каролина.
Мать, потупив взгляд, покинула ее комнату и спустилась к мужу. Тот все еще был слаб.
А Каролина сбрасывала в сундук одну пачку писем за другой, как бы боясь оставить в этом доме часть своих мыслей, своих переживаний.
«Завтра же утром я уеду, — твердо решила Каролина. — И обязательно буду счастлива вопреки всем».
ГЛАВА 5
Илистая
Ведь выиграв поместье Тара, Джеральд О’Хара, не откладывая дела в долгий ящик, сразу же собрался в путь.
И глядя с невысокого холма, где когда-то стоял дом, на живую темно-зеленую стену, Джеральд испытывал приятное чувство собственника, словно он сам возвел эту ограду вокруг своих владений.
А они были довольно-таки обширными.
Джеральд стоял на почерневшем каменном фундаменте, скользил взглядом по длинной аллее, тянувшейся от сгоревшего дома к проселочной дороге, и про себя чертыхался от радости, слишком глубокой, чтобы он мог ее выразить словами благодарственной молитвы.
— Вот, наконец-то, — шептал себе Джеральд О’Хара, — я стал плантатором. Наконец-то у меня появились свои владения. Правда, пока еще я не имею дома, но это только пока. Ведь у меня есть пара крепких рук, сообразительная голова и есть желание построить дом — а это самое главное.
И Джеральд, подняв голову к небу, громко выкрикивал:
— Я владелец этой земли! Я, Джеральд О’Хара! Все, что здесь есть принадлежит только мне!
Джеральд задыхался от распиравшей его радости. Он посмотрел на небольшой домик, в котором жил управляющий его поместьем.
«Этот домик мне подойдет на первое время, но только лишь на первое».
Усевшись прямо на земле, он пообещал себе, что скоро, очень скоро на месте этого холма, на старом фундаменте, он сможет возвести большой и красивый дом, такой, чтобы все окрестные плантаторы завидовали ему и восхищались его умением вести хозяйство.
А в том, что дела пойдут на лад, Джеральд О’Хара не сомневался ни секунды, ведь он был упорным и трудолюбивым. Он не боялся никакой работы, даже самой грязной.
И в его воображении уже возникали очертания большого дома с колоннами и балюстрадами.
«Это будет мой дом, дом Джеральда О’Хара, и пусть мои братья и все, кто знает нашу семью, приезжают сюда в гости.
Я буду принимать их как королей и пусть они восхищаются мной.
Пусть не думают, что младший О’Хара, которого все называли Малыш, ничего в этой жизни не стоит. Я стою — и очень многого».
Он смотрел на два ряда величественных деревьев, которые принадлежали теперь ему.
И эта заброшенная лужайка, заросшая сорной травой, и эти еще молоденькие магнолии, осыпанные крупными белыми звездами цветов.
Невозделанные поля с порослью кустарника и проклюнувшимися из красной глины молоденьким сосенками, раскинувшиеся во все четыре стороны от холма, принадлежали ему, Джеральду О’Хара, который, как истинный ирландец, умел пить, не хмелея, и не боялся когда надо поставить на карту все что имел.