Тайна сибирской платформы
Шрифт:
Сквозь дремотную пелену уходящего и возвращающегося сознания Иннокентий ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Кто-то чужой заглядывал ему внутрь, в самую душу. Это было ледяное дыхание смерти. Он видел ее — большею, черную, накатывающуюся холодной волной. Он понял, что это конец…
Но внезапно что-то кольнуло около сердца, он почувствовал, что ему неудобно лежать. Что-то беспокоило, что-то маленькое, но твердое давило на грудь. Это был завернутый в бумагу кристаллик алмаза. «Ну нет, косая, — зло подумал летчик, переворачиваясь на правый бок, — рано пришла! Мы еще поживем!
Сжав зубы, Иннокентий нащупал рукой вязанку ивовых прутьев и, оставляя за собой в рыхлом снегу глубокую борозду, пополз к чуму.
…Почки с каждым днем становились все разваристее и душистее, и в первых числах мая Петр Иванович смог встать на ноги.
— Вот что, Кеша, — сказал он, — давай-ка, пока силенки прибавились, сделаем плот.
Они стащили на лед несколько толстых бревен, связали их и перенесли на плот свой чум. Но на эту операцию ушли все силы, накопленные почечным отваром. Да и все ивовые кусты вокруг были уже съедены. Отправившись за очередной партией ивняка немного подальше, метров за триста, Куницын еще раз потерял сознание и несколько часов пролежал на земле, пока обеспокоенный Петр Иванович, выйдя из чума, не наткнулся на него.
Выходив товарища, Иннокентий Куницын не уберег себя…
Когда они вернулись на плот, Иннокентий лег на бревна лицом вверх и тихо попросил:
— Петя, я уже не поднимусь. Привяжи меня покрепче к плоту.
Петр Иванович выполнил его просьбу. Полежав немного, Иннокентий добавил слабым голосом:
— Я ведь тут, на берегу, алмаз нашел. Он на груди у меня, вместе с описанием. Ты не забудь его передать геологам, Петя.
Это были последние слова Иннокентия Куницына, но Петр Куницын не обратил тогда на них внимания. Он решил, что у товарища начался бред.
В середине мая лед на реке затрещал, вздулся и, оторвавшись от берегов, поднялся вверх на целый метр. Но вниз по течению он не пошел: сначала должен был взломаться и тронуться лед на главном русле.
Лежавший на реке плот тоже поднялся вверх. Петр Куницын на всякий случай привязал себя к бревнам рядом с Иннокентием, и теперь они вместе лежали на своем ледяном постаменте, безучастные ко всему на свете.
А лед на реке продолжал дыбиться и ломаться. Неумолчный грохот стоял на реке. Наконец все пришло в движение, зашевелилось, тронулось вперед. Петр Иванович приподнял голову и толкнул Иннокентия.
— Кеша, друг, поплыли!.. Очнись, Кеша!
Летчик не шевелился.
— Кешка-а!.. — отчаянно закричал Петр Иванович, собрав последние силы.
Ресницы на лице товарища дрогнули и поползли вверх. На белых, бескровных губах затеплилась улыбка. В последний раз смотрел летчик Иннокентий Куницын на небо — на высокое голубое небо, в котором парили легкие, наполненные розовым светом облака…
…Плот плыл по весенней, разбуженной майским солнцем тайге. В лесу гомонили ручьи, пели на разные голоса птицы. Тысячи новых звуков, тысячи новых запахов наполняли воздух извечной, но всегда прекрасной мелодией весны.
На плоту неподвижно лежали два человека. Иногда река окатывала их ледяной волной, и тогда один из них поднимал
Они плыли мимо еще никому неведомых, лежащих под снегом алмазных россыпей, мимо будущих поселков изыскателей, мимо обогатительных фабрик и буровых вышек. Ничего этого еще не было на берегах вскрывшейся после долгой зимней спячки реки, но все это должно было возникнуть здесь всего через несколько лет.
Они плыли к людям, унося с собой из якутской тайги ее вековую тайну — маленький прозрачный кристаллик алмаза.
Неделю спустя после начала ледостава группа колхозников-якутов, перегонявших купленную зимой Иннокентием и Петром Куницыными партию оленей для геологического отряда, выловила на Вилюе плот, к которому были привязаны два человека. Один из них был уже мертв, и его похоронили в селе Вилючаны, на берегу реки. Другого, находившегося в глубоком беспамятстве, доставили в районную больницу. Сделав это, якуты погнали оленей дальше и на другой же день передали все стадо вилюйскому отряду Тунгусской экспедиции, для подготовки маршрута которого Иннокентий Куницын отправился три месяца тому назад в свой последний перелет.
Петр Куницын пролежал в больнице очень долго, и только много времени спустя было установлено, что человек в истлевшем меховом комбинезоне, похороненный в селе Вилючаны, и есть знаменитый Иннокентий Трофимович Куницын, первый «алмазный» летчик, основатель якутского алмазного авиаотряда.
Иннокентий Куницын не доплыл до вилюйского поискового отряда всего несколько километров. Если бы плот выловили не якуты-оленеводы, а геологи Тунгусской экспедиции, они бы наверняка нашли спрятанную на груди у летчика записку. И, может быть, тогда, прочтя сделанное им описание места находки, они не бродили бы еще много лет по тайге, а сразу пошли бы туда, где стоял маленький занесенный снегом чум и где сейчас, после долгих поисков, открыто одно из самых богатых в нашей стране месторождений алмазов.
…Узнав все, о чем было рассказано выше, я решил еще раз побывать в Вилючанах. Случай свел нас в самолете с летчиком Виктором Новиковым — тем самым Новиковым, который первый рассказал мне о Куницыне. На этот раз он был пассажиром.
Приземлившись в Вилючанах, мы вместе отправились на могилу Куницына.
— Иннокентий Трофимович погиб весной 1948 года, — говорил по дороге Новиков, — а осенью следующего года тот самый поисковый отряд, для которого. Куницын летал закупать оленей, нашел в песчаной вилюйской косе первую алмазную россыпь, которая положила начало открытию всего Якутского алмазоносного района.
Вот и берег Вилюя. Ветер играет серебристой травой на невысоком холмике земли. Красная фанерная звезда, пожелтевшая от времени фотография под стеклом да зеленый пропеллер — вот и все скромное убранство могилы. Вилючанские пионеры окружили ее деревянной оградой, поставили лавочку.
Мы садимся с Виктором Новиковым на лавочку и долго разглядываем моложавое скуластое лицо с широко расставленными упрямыми и веселыми глазами.
— Добрые были крылья! — вздохнув, говорит Новиков. — Дай бог всем нам, якутским летунам, быть такими!..