Тайна "Сиракузского кодекса"
Шрифт:
Перевозки…
«Все при тебе, дурная голова, — подзуживал голосок. — Отмотай назад…»
…«Ты не часто занимаешься обрешетками… Вспомнил?»
Я вспомнил. Когда я делал Джону рамы для «ню» Рени Ноулс, он попросил меня смастерить и обрешетки. Изготовление обрешеток — особое искусство; я предложил дать ему телефон мастерской, которая этим занималась.
— Ну да, — сказал он, — Герли все время к ним обращается.
— Так обратись к ним и ты.
— Нет. Ей не нужно…
Джон прикусил язык
— Ну, окажи мне услугу, Дэнни, сделай обрешетку. Большое дело?
«Не знаю, подумал я, глядя на пропитанную кровью апельсиновую рубашку креола. — Что такое большое дело?»
Но тогда я сказал;
— Конечно, Джон, я что-нибудь придумаю. Но у меня рейки только из сердцевины яблони, а они стоят дорого: в десять раз дороже, чем те, что используют в мастерской.
— Ладно, сказал Джон, — пришлешь мне счет.
Но потом он добавил:
— По нашей обычной договоренности упаковочный материал обеспечиваешь ты.
— Я, — сказал я, — достаточно хорошо знаком с процедурой изготовления обрешеток, чтобы с ней не связываться.
Джон пропустил мои слова мимо ушей и напряженным тоном, который я задним числом истолковал как недовольство своей неумелой ложью, предложил:
— Как насчет изготовить упаковку для двух картин вместо одной?
— Хорошо, — сказал я. — Размеры те же?
Джон поморщился:
— Нет, — словно в задумчивости проговорил он и вытащил из кармана сложенный листок. — Отталкиваясь от теоретических размеров холста… — смущенно начал он.
— Я что, с ними не работал? — озадаченно спросил я.
— Нет, — сказал он, гримасничая, — ты не работал.
— У тебя новый багетчик? — начал я.
— Нет, насчет этого не беспокойся, — торопливо перебил он. — Просто сделай обрешетку для размеров девять на тридцать дюймов.
— Включая упаковочный материал? — спросил я.
— Да.
Для его предыдущего полотна я делал раму четыре на тридцать на пятьдесят дюймов, плюс пенопластовая подкладка — обрешетка к нему потребовалась бы около десяти на тридцать шесть на пятьдесят шесть. Когда я об этом напомнил, Джон отмахнулся:
— Может, там будет просто рисунок. Ты управишься до пятницы?
До пятницы оставалось два дня, и разговор пошел о сроках.
Все эти месяцы у меня где-то на задах сознания сидела мысль, что Джон завел нового багетчика. И я упорно искал ответа, почему. Может, он не доволен моей работой?
Так вот, Джон вовсе не менял багетчика. Держался того же самого.
Если тебя признали надежным лохом, к чему перемены?
Сегодня я увидел «работу» Джона в багажнике «БМВ» Рени. Писать ее ему не пришлось: она была написана полторы тысячи лет назад. Добавьте припуск на обычный упаковочный материал: три дюйма «Сонекса» вокруг пеноизолятора и запаянной пластиковой обертки
Отлично подошли бы зубки Рени.
Стало быть, Джона Пленти тоже втянуло в алчный водоворот вокруг «Сиракузского кодекса». Я никогда не считал его близким другом, но все же чего ради Джон стал бы обманывать меня? «Точь-в-точь как Мисси, — подсказал голосок, — хотя она не служила в морской пехоте». По военному опыту мы с Джоном были в некотором смысле коллегами. Собратьями по испытаниям. Но свою артистическую личность он всегда держал за стенами внутренней крепости, в которую мне, простому ремесленнику, ходу не было. К этому кусочку головоломки мне никогда не найти объяснения.
«Он тебя подставил, без обиняков, — объявил голосок. — Думай заново над каждым словом, какое от него слышал».
— Ради возлюбленной Рени, — решил я, — Джон когда-то и как-то доставил «Кодекс» кому-то куда-то.
Как? Мы теперь знаем. Дэнни Кестрел смастерил обрешетку. Умница. Болван. Через два года догадался.
Голосок не отставал: «Ей, — сказал тогда Джон, — не нужно…» — чего? Джон говорил о Рени, так? Рени не нужно было втягивать в передачу товара Герли, и тем более ее упаковочную мастерскую, так? Джон пришел прямо ко мне. Ему нужна была только одна обрешетка. Картина в раме лежала у меня в мастерской. Почему бы не заказать заодно и обрешетку? Дать денег старине Дэнни. Ну и что, что яблоневая сердцевина дороже? Эта разница в сравнении едва заметна. Не говоря уж о том, что обычный мастер наверняка не согласился бы закончить работу к пятнице.
«Уходишь в сторону, Дэнни, — сказал голосок. — Хочешь стать параноиком?»
Я осмотрелся. С порога библиотеки, где я стоял, мне видны были три тела.
Кто я? Параноик?
«Просто предположи, — тормошил меня голосок в голове, — что местоимение „ей“ относилось не к Рени. Тогда к Мисси? Или еще к какой-нибудь „ей“, с которой ты в последнее время встречался?»
МОШЕННИКИ, СОЛЕНАЯ ВОДА И СТАРЫЙ АЛКАШ
XXXVII
Теплое всевидящее солнце ударило в глаза после прохладной замкнутой библиотеки, которую я оставил в нескольких кварталах позади, пробираясь от дома Томми Вонга к своему пикапу. Лучи царапали мои покрасневшие глаза, как песчинки, поднятые ветром. Они пробивались сквозь щелочки век, как пробивались бы в щели пустого дома, чтобы залечь в пыльных углах между рассохшимися паркетинами и плинтусами; полоски морской пены, сливающиеся и расходящиеся, хрупкие и безвредные, не знающие ни добра ни зла.