Тайна соборной горы
Шрифт:
А в обители, как повествуют документы, осталось лишь упоминание о том, что «в монастырском синоднике, списанном в 1765 году с ветхого синодника, записаны родственники дяди его – Смирного- Отрепьева : схимонахи Ефимий и Никита, да схимонахиня София»…
И ещё об одном событии, случившемся в наших местах, хочется здесь сказать…
… Не знаю, если такой русский человек, который не ведал бы о картине великого русского живописца Алексея Кондратьевича Саврасова «Грачи прилетели». Она знакома нам со школьных лет и надо ли говорить, что картина эта – шедевр мировой пейзажной живописи. Но не всем известно, что «Грачи прилетели» написаны художником в селе Молвитино, что стоит
Стоит заметить, что Алексей Кондратьевич Саврасов очень любил весну и много раз писал это время года : «Ранняя весна», «Весна. Огороды», «Домик в провинции. Весна», «Разлив Волги под Ярославлем».
Но вершиной творчества гениального русского пейзажиста стала картина «Грачи прилетели», написанная в сусанинских местах, очаровавших когда-то художника, как видно, с первого взгляда…
Жители моего Железного Борка ничем особенным от других сельских жителей не отличались. Сеяли хлеб, плотничали, сенокосили, ловили рыбу в Тёбзе, ходили по грибы в знаменитый наш сосновый бор, давший селу название. Надо сказать, что такого беломошного бора на десятки вёрст до самой Костромы ищи – не найдёшь! Так бы и жило наше село спокойно, работяще и мирно, но…
Всё началось с электростанции.
Задумали в Борке сразу после войны,году в сорок седьмом, стоить сельскую электростанцию на речке Тёбзе, что у самого села разделялась на два рукава, образуя большой остров. На острове издавна стояла старая мельница. Хранитель её мельник дед Демьян содержал многие годы своё хозяйство из двух плотин и самой мельницы с огромными жерновами, которые крутил мощный водяной поток. Со всей округи приезжали на мельницу мужики на телегах с зерном из соседних деревень и бойким, многолюдным было это место.
Но вот пришли строители электростанции и прорыли в плотине жёлоб, хотя начинать надо было с возведения самого здания станции. По правилам, по здравому, и по словам мельника Демьяна жёлоб для протока речной воды на лопасти турбины рыть надо было в последнюю очередь.
Стены жёлоба ни камнем ни деревом не укрепили и в весеннее половодье их размыло, снесло плотину, часть острова, а заодно и дом деда Демьяна. Переселился он на другой берег , разрушилась мнльница, ушла вода, ушла рыба, а строители после того ещё ровно десять лет строили электростанцию, но так ничего и не создав, тоже ушли. Электрический же ток пришёл к нам в село от одной из волжских гидростанций…
… В том же сорок седьмом году решили местные власти создать свою машино-тракторную станцию и по предложению чьего-то явно недалёкого ума, разместили её в монастыре. В церквах сделали ремонтные мастерские, в чистые пруды с карасями пустили грязные технические отходы, живописные фрески на стенах храмов ободрали вместе со штукатуркой, разобрали древнюю монастырскую ограду, хотя из десятка кирпичей едва ли один отделялся целым. Что и говорить – крепко умели строить наши деды!
Через несколько лет построили всё же на окраине села /вот сразу бы так!/ новые помещения для Машино-тракторной станции, но как раз в это время вышел указ о ликвидации по всей стране таких станций. С тех пор обезображенные остатки древнего монастыря с немым укором смотрели на село с высокого берега.
Дожди, снега и ветры разрушали то, что не
В середине семидесятых годов прошлого века пронёсся слух, что рядом с нашим селом намечено строить атомную электростанцию. Сначала никто не хотел верить в это: разве мало глухих мест на Севере России. Но всё оказалось правдой.Вскоре пришли строители и вот уже нет красавца соснового бора – свели его под корень. Больно и обидно было видеть такое. Не стало и соседней деревни Коцыно, как нет многого, в чём была красота наших боровских мест. Будто злой ворог прошёл по моей родной земле,всё разрушая и никого не спрашивая. Да и разрушать-то, вроде, уже нечего. Правда, может быть уничтожена та часть села по берегу Тёбзы, что окажется на границе санитарной зоны станции, если её, конечно, построят.
…Всё началось с электростанции. Ею и заканчивается история древнего села. Вокруг него исчезают с лица земли деревни, а вместе с ними уходят названия ручьёв и полян, перелесков и луговин, холмов и озёр – всё, что жило с людьми почти тысячу лет. Остаются эти названия разве что только в памяти стариков. Но надолго ли? Сыновья наши и внуки знать их, наверное, не будут. Разве это справедливо?
Но я недам им исчезнуть. Я соберу их и передам своему сыну как фамильную ценность, как реликвию нашего крестьянского рода. Пусть хранит. А ещё я напишу о них, чтобы и все другие люди знали…
Вот они – малые названия родных мест в нашем селе и его округе: Слобода, Заручей, Остров, Верхний Конец, Большой Мост, Старка/старая река/, Сарычи, Турлыки, Полутово, Нижний Конец, Елово, Берёзово, Шабала, Бор, Коцынский Ручей, Грачевник, Попова Пропасть, Крутые Берега, Пашма, Письма, Колотовка, Аносовка, Большой Омут, Круговик, Зеленцыно, Антоновец, Лопата, Корнево, Лынгирь, Вёковская дорога, Мутина поляна, Ильинское озеро, Митинская дорога, Панюшино, Фёдорково, Старая мельница, Балуиха, Рахманиха, Коцыно, Гонобольник, Иваньково, Власово, Шульгино, Конищево, Холм, Глинки, Камешки…
Вот и написал… Пусть живут среди добрых людей. Пусть живут.
Красная красота
Онажды, зайдя в комиссионный магазин, я увидел среди прочих предметов, выставленных для продажи, висящие на крючках свадебные фаты невест, и был удивлен этим. Мое удивление заметила молоденькая продавщица.
— А чему вы удивляетесь? — спокойно и даже равнодушно сказала она и посмотрела на меня, как на человека, явившегося невесть откуда. — Нам давно уже фаты сдают. И чего в этом такого?
Я не разделил с милой продавщицей и будущей чьей-то невестой ее спокойствия и, поясняя свое удивление, поведал ей вот о чем…
…Издавна на Руси девушки носили на голове ленту – символ девичьей свободы или "волюшки вольной", как говорили в старину. Называлась она "красная кр'aсота". Замужеством "воля вольная" для девушки кончалась и прощание с нею, всегда трогательное, полное светлой печали, постепенно превратилось в обряд, вернее, оно стало частью нашего национального свадебного обряда. Это было одновременно и расставание с "красной кр'aсотой", ставшей теперь предметом наряда одной только невесты. Ленту расшивали золотыми нитями или делали из парчи. Она считалась семейной реликвией и переходила по наследству из поколения в поколение.