Тайна соборов

Фулканелли

Вот уж поистине ни дерзости, ни бесстыдства автору не занимать! Если читатель Камбриеля и впрямь воспользуется его приглашением, то на столбе портала святой Анны обнаружит лишь сцену из общедоступного предания о святом Маркелле^XLVI. Он увидит, что епископ убивает дракона посохом, как и повествует легенда. Символизирует ли святой, сверх того, жизнь материи — это личное мнение Камбриеля, которого тот волен, разумеется, придерживаться; а вот то, что епископ жестом призывает к молчанию (tacere de Zoroastre), не соответствует и никогда не соответствовало действительности.

Подобные выходки достойны сожаления и недопустимы для порядочного, честного и добросовестного исследователя.

VIII

С момента своего появления наши великие соборы, возведённые средневековыми франкмасонами для передачи потомкам символов и основ герметического учения, оказывали заметное влияние на множество более скромных образцов гражданской и религиозной архитектуры.

Фламель имел обыкновение покрывать эмблемами и иероглифами здания, повсюду им возводимые. Аббат Виллен сообщает, что небольшой портал

церкви Сен-Жак-ля-Бушри, которую Адепт распорядился соорудить в 1389 г., изобиловал различными фигурами. «На западном опорном столбе, — говорит он, — можно видеть небольшую статую ангела с каменным кольцом в руках. Фламель наказал вставить в него круглый кусок чёрного мрамора с образующими крест золотыми прожилками…» [103] От своих щедрот Фламель уделил бедным два дома, которые он построил на улице Симетьер-де-Сен-Николя-де-Шан: первый — в 1407 г., второй — в 1410 г. Стены этих зданий, как утверждает Сальмон, «были украшены множеством вырезанных фигур с готическими N и F по бокам». Ни в чём не уступала другим строениям Фламеля и часовня больницы Сен-Жерве, восстановленная за его счёт. «Фасад и портал новой часовни, — пишет Альбер Пуассон [104] , — по обычаю, которого придерживался Фламель, были украшены фигурами и надписями». Портал церкви Сент-Женевьев-дез-Ардан, что на улице Тиксерандри, сохранял свою очень любопытную символику до середины XVIII в., когда церковь превратили в обычный дом, а украшения фасада уничтожили. Фламель воздвиг ещё две декоративные аркады в оссуарии церкви Невинно убиенных младенцев, первую — в 1389 г., вторую — в 1407 г. Пуассон сообщает, что на первой аркаде среди других иероглифических знаков был герб, который Адепт, «…по-видимому, скопировал с герба на часовне святого Фомы Аквинского». Знаменитый оккультист добавляет, что этот герб изображён в конце «Химической гармонии» Ланьо (Lagneau) ^XLVII . Описывает он его следующим образом:

103

Abbé Villain. Histoire critique de Nicolas Flamel. — Аббат Виллен. Критическая биография Николая Фламеля. — Paris, Desprez, 1761.

104

Albert Poisson. Histoire de l'Alchimie. Nicolas Flamel. — Альбер Пуассон. История алхимии. Николай Фламель. Paris, Chacornac, 1893.

«Герб разделён на четыре части крестом, посередине креста — терновый венец, в центре которого кровоточащее сердце, из сердца поднимается растение. В одной из четвертей геральдического щита под чёрной тучей на фоне ярких лучей еврейскими буквами написано IEVE; во второй четверти щита — корона, в третьей — обильно плодоносящая нива, четвёртая занята огненными шарами».

Этот рассказ согласуется с гравюрой Ланьо, откуда можно сделать вывод, что Ланьо скопировал изображение с аркады оссуария. В этом нет ничего невозможного, ведь из четырёх щитов ко времени Гоори⁽⁷⁰⁾, то есть к 1572 г., сохранились три, а «Химическая гармония» была издана Клодом Морелем в 1601 г. Однако лучше было бы обратиться к значительно более удобопонятному образцу, отличному от герба Фламеля. Таковой существовал ещё во время Революции на часовне святого Фомы Аквинского в монастыре доминиканцев. Монастырская церковь, возведённая около 1217 г., обязана своим основанием Людовику IX. Она располагалась на улице Сен-Жак (святого Иакова) и была посвящена этому апостолу. В «Парижских достопримечательностях», вышедших в 1716 г. у Согрена-старшего, отмечается, кроме всего прочего, что рядом с церковью находились школы Ангельского Доктора^XLVIII.

Герб, называвшийся гербом святого Фомы Аквинского, был в 1787 г. тщательно перерисован непосредственно с витража герметистом по фамилии Шоде. В своём описании мы руководствовались именно этим рисунком [XXXI].

XXXI. Символический герб (XIII в.)

Основное место в главе четырёхчастного французского геральдического щита⁽⁷¹⁾ занимает круглый сегмент, представляющий собой перевёрнутую золотистую реторту, окружённую зелёным терновым венцом на чёрном поле. На золотом кресте три лазурных шара — на оконечности щита, а также по правую и левую сторону, а в центре — красное сердце с растущей из него зелёной ветвью. На этом сердце скапливаются и затвердевают падающие из реторты серебристые капли. Правому углу главы этого щита, разделённому на две части — золотистую с тремя фиолетовыми звёздами и лазурную с семью золотыми лучами, — противостоит на левой его оконечности чёрная земля с золотистыми колосьями на тёмно-коричневом поле. В левом углу главы — фиолетовая туча на серебристом поле, и три такие же стрелы с золотистым оперением целят в бездну. На правой оконечности щита — три серебристых змеи на зелёном поле.

Эта прекрасная эмблема представляет для нас тем больший интерес, что раскрывает тайны, касающиеся извлечения Ртути и соединения её с Серой, — тайны сложных вопросов алхимической практики, о которых герметические авторы предпочитали хранить благоговейное молчание.

Сент-Шапель, шедевр Пьера де Монтеро⁽⁷²⁾, великолепная каменная рака, сооружённая в 1245–1248 гг. для реликвий, связанных со Страстями Господними, также представляет собой алхимическую достопримечательность. После реставрации портал утратил свой первоначальный облик (ещё в 1830 г. парижане могли вместе с Виктором Гюго любоваться «двумя ангелами, один из которых погрузил руку в сосуд, другой — в облако»), однако южные витражи прекрасного здания, к счастью, остались нетронутыми. Непросто

найти где-нибудь более значительное собрание эзотерических алхимических формул, чем часовня Сент-Шапель. Вознамерившись лист за листом описывать всё это множество изображений на стекле, мы заведомо обрекли бы себя на огромный труд, способный составить содержание нескольких томов. Поэтому ограничимся в качестве примера сценой Избиения Невинных из пятого проёма первого средника, смысл которой обсуждался выше [XXXII]. Трудно переоценить значение витражей старинной часовни с их символикой для приверженцев нашей древней науки, да и для всех любителей сокровенных знаний. Многое можно почерпнуть при изучении как этих витражей, так и большого окна-розы — творения, ни с чем не сравнимого по цвету и гармонии.

XXXII. Сен-Шапель в Париже - Южный витраж. Избиение младенцев.

Амьен

Как и Париж, Амьен обладает замечательным собранием герметических барельефов. Следует отметить тот странный факт, что центральный портик собора Нотр-Дам де Амьен — портик Спасителя — почти в точности воспроизводит не только сами сцены, украшающие портал парижского собора, но и их последовательность. Различие лишь в незначительных деталях. В Париже персонажи держат в руках диски, здесь — гербы. В Амьене Ртуть олицетворяет женщина, в Париже — мужчина. На двух зданиях одни и те же символы, одни и те же атрибуты, схожие жесты, костюмы. Нет сомнения, что герметическое произведение Гильома Парижского оказало прямое влияние на убранство главного портика амьенского собора.

И вместе с тем пикардийский шедевр, один из чудеснейших, сам по себе остаётся весьма показательным документом, дошедшим до нас со времён Средневековья. Его хорошая сохранность защитила большую часть сюжетов от самочиния реставраторов. В результате прекрасный храм, обязанный своим возникновением гению Робера де Люзарша⁽⁷³⁾, Тома и Рено де Кормонов⁽⁷⁴⁾, и по сей день не утратил своего первозданного великолепия.

Среди специфически амьенских аллегорий упомянем изобретательное толкование огня колеса (feu de roue). Философ сидит, облокотившись о правое колено, и словно размышляет или наблюдает за чем-то [XXXIII].

XXXIII. Амьенский собор - Портал Спасителя. Огонь колеса.

Этот четырёхлистник, с нашей точки зрения, очень характерный, некоторые авторы, однако, интерпретируют иначе. Журден и Дюваль, Рёскин (амьенская Библия), аббат Роз, а вслед за ним и Жорж Дюран находили смысл этой сцены в пророчестве Иезекииля, который, пишет Ж. Дюран, «увидел, как впоследствии святой Иоанн, четырёх крылатых животных и два колеса одно в другом. Здесь показано видение о колёсах. По наивности восприняв текст буквально, художник выразил это видение предельно просто. Пророк сидит на камне и словно дремлет, опершись о правое колено. Перед ним возникают два колеса, и это всё» [105] .

105

G.Durand. Monographie de l'Eglise cathédrale d'Amiens. — Ж.Дюран. Монография о кафедральном соборе в Амьене. — Paris, A. Picard, 1901.

Истолкование Дюрана содержит две ошибки. Первая свидетельствует о недостаточном знании традиционной техники изображения символов и самих формул, использовавшихся средневековыми каменотёсами (latomi). Вторая, более грубая, — о недостаточной наблюдательности.

Средневековые художники имели обыкновение выделять или подчёркивать атрибуты сверхъестественного как бы цепью туч, например, на передней части трёх контрфорсов портика, — здесь же ничего подобного нет. Кроме того, у нашего персонажа глаза открыты, стало быть, он не дремлет, а бодрствует, меж тем как рядом с ним оказывает своё медленное действие огонь колеса. Известно также, что во всех готических сценах с видениями визионер всегда обращён лицом к тому, что он видит, его поза, выражение лица неизменно выдают удивление или восторг, тревогу или блаженство. В нашем случае это не так. Двойное колесо — образ, чьё значение темно для непосвящённого, помещён здесь с очевидным намерением скрыть нечто хорошо известное как посвящённому зрителю, так и персонажу. Последний явно ничем не занят. Он бодрствует и терпеливо, хотя и несколько устало, наблюдает за чем-то. Тяжёлый Геркулесов труд завершён, и теперь его работа сводится, как отмечают источники, к тому, что в текстах называется ludus puerorum⁽⁷⁵⁾ то есть к поддержанию огня, с чем спокойно справилась бы женщина за прялкой.

Двойной иероглиф следует толковать как знак двух последовательных воздействий на вещество, обеспечивающих первую степень его совершенства. Если только не видеть в этом иероглифе преобразование двух естеств (natures), осуществляемое также путём осторожного и равномерного прокаливания. Этой последней точки зрения придерживался Пернети.

На практике равномерное и непрерывное прокаливание нуждается в двойном вращении колеса, но для камня оно не годится, поэтому возникла необходимость в системе из двух колёс. Первое колесо соответствует влажной фазе операции — так называемой эликсации, когда вещество остаётся в расплавленном состоянии до тех пор, пока не образуется лёгкая плёнка, которая, утолщаясь, всё дальше простирается в глубину. Тогда колесо поворачивается во второй раз, и начинается вторая стадия, сухая, или ассация. Она завершается, когда прокалённое содержимое яйца обращается в гранулы или порошок (кристаллы, песок или золу).