Тайна совещательной комнаты
Шрифт:
— Ну да, — согласился Востриков, — Частично.
— А телевизоры «Финиш» мы совсем перестали в Тудоеве собирать?
— Нет, но это были уже фактически не «Финиши», а китайские телевизоры из каких-то китайских деталей, да и собирать их начали потом китайцы.
— Только китайцы? — уточнил Лудов, — Не помните, сколько там было китайцев, когда мы собирали по тысяче «Финишей» в день, а сколько работало русских?
— Это уже не при мне было, а при Гребельском, — сказал Востриков.
— Но вы же знаете, вы же об этом куда-то даже в ФСБ написали про китайцев, —
— Не помню, — хмуро сказал бывший директор.
— Сколько рабочих мест было создано в Тудоеве на «Панасониках» и на сборке китайских, как вы говорите, «Финишей»?
— Ну, не знаю. Ну, может, сто.
— А специализированный магазин?
— Ну, еще десять. Ну, двадцать.
— А дорога от въезда в город через центр до завода? — настаивал подсудимый.
— Ну, так вы же ее для себя строили, чтобы телевизоры свои возить.
— А больше по ней разве никто не ездил и сейчас не ездит?
— Это не имеет отношения к составу хищения и контрабанды, — сказала Эльвира Витальевна. — Я протестую.
— Подсудимый, задавайте вопросы более конкретно, — сказал судья.
Присяжные на скамье зашевелились; те из них, кто внимательно следил за ходом допроса, видимо, были не вполне согласны с судьей.
— Еще конкретнее, — медленно, как будто на что-то решаясь, сказал Лудов из аквариума, — А кроме телевизоров, к вам на завод из Китая больше ничего не поступало? Не хранилось на складах, не переупаковывалось, не продавалось в Тудоеве и по всей стране? Не было ли там, например, компакт-дисков?
Журналист, внимательно глядевший на прокуроршу, но видевший краем глаза и представительницу потерпевшего за тем же столом, заметил, что Лисичка вдруг очень забеспокоилась, хотя прокурорша отреагировала на этот вопрос подсудимого всего лишь картинным недоумением. Свидетель теперь с испугом смотрел именно на прокуроршу, но тут встала Лисичка:
— Я возражаю, ваша честь! — Ее голос, прозвучавший тут, на процессе, вслух едва ли не впервые, оказался очень мелодичным и приятным, — В деле нет ни слова ни про какие компакт-диски, заданный подсудимым вопрос выходит за пределы предъявленного ему обвинения.
— Но я же им целый год рассказывал про эти диски, — сказал Лудов, — Может, в протоколах этого и нет, но я же говорил следователю Кириченко.
— Мало ли, о чем вы с ним говорили, но следствие в этом направлении было признано бесперспективным, — подхватилась наконец прокурорша, — Он просто хочет запутать присяжных, ваша честь!
— Свидетель, — подергав себя за ус, сказал судья, — вы можете ответить на этот вопрос подсудимого? Да или нет?
— Я ничего не знаю ни про какие компакт-диски, — быстро сказал Востриков.
— Да он врет! — сказал Лудов из аквариума, — Все знают!
Мама Лудова в зале явно ничего не понимала, а бывший его сокамерник в клетчатой рубашке, хотя тоже ничего не понимал, сжался от страха: вот попал!
— Выражения! — сказал Виктор Викторович, — Комментарии! Я думаю, вы сможете что-то нам объяснить, когда получите слово. А это свидетель
— Можно перерыв? — попросила прокурорша, которую Лисичка изо всей силы своими длиннющими ногтями тыкала в бок.
— Перерыв десять минут, — согласился Виктор Викторович. — И давайте, уж знаете ли уж, следующего свидетеля, наконец-то у нас дело куда-то сдвинулось…
Пятница, 30 июня, 12.50
В перерыве мать Лудова, которой сын успел только коротко кивнуть, когда она проходила мимо клетки, вышла в фойе. Тут ее и догнал Палыч, а прокурорша, остановившаяся рядом с ожидавшим своей очереди свидетелем Гребельским, вставшим со скамейки, нервно наблюдала за их разговором шагов с двадцати.
— Ведь вы мама Бориса? — спросил Палыч шепотом, косясь на прокуроршу.
— Да, — сказала она подозрительно, — А вы кто?
— Я сидел с ним в одной камере в тюрьме, — сказал Палыч. — Меня присяжные три дня назад оправдали. Они и Бориса оправдают, вот увидите. Они разберутся.
— Ой, молчите! — сказала, сразу смягчившись, мама Лудова. — Расскажите, как он там. Я же совсем ничего не знаю, мне даже поговорить с ним не дают.
— Да ничего, нормально, — шептал Палыч, — Ваш сын крепкий мужик, камера там тесная, но мирная, у него шконка отдельная…
— Что отдельная?
— Ах, ну да… ну, место на нарах, в общем, все в порядке там у него, не волнуйтесь. Это можно пережить, это только тем, кто там не был, кажется, что невозможно.
— Что он вам рассказывал? — спросила мама Лудова.
— Много чего, — сказал Палыч. — Мы же долго вместе сидели, полгода, чай вместе пили… Про этого вот рассказывал, кого сегодня допрашивали, про Вострикова. И про второго директора, Гребельского или как его…
В это время прокурорша прошла мимо них почти впритирку, так что успела услышать последнее имя. Заметив это, Палыч вздрогнул в испуге и замер на полуслове, а прокурорша посмотрела на Гребельского, который вжал голову в плечи, тоже, может быть, расслышав свою фамилию. Сама Эльвира Витальевна пошла дальше в коридор, где ее с отсутствующим видом, стараясь никому не мозолить глаза, караулил подполковник Тульский.
— Ну, говорите, — нетерпеливо сказала мама Лудова, когда железнодорожный стук прокурорских шпилек затих в отдалении коридора. — Что он вам рассказал?
— Я боюсь, — шепнул Палыч, — Я боюсь их всех. Я больше сюда не приду, я уеду.
— Он вам сказал что-то важное?
— Да. Я боюсь, это опасно, он сам так сказал, а мне это не надо, — торопливо, как будто в припадке, говорил Палыч, отступая к окну. — Но мы с ним полгода сидели, чай пили… Ох!.. Он сказал, что у Пономарева, которого он якобы убил, был заграничный паспорт на имя Пастухова. И еще он сказал, что Пономарев весной две тысячи третьего года, после убийства, должен был побывать на Британских Вирджинских островах. Это наверняка. Ну, все!