Тайна Святой Эльжбеты
Шрифт:
Хаузнер хмыкнул.
— Никогда бы не подумал, что меня кто-нибудь когда-нибудь будет звать по-русски. Ну что ж, если вам так удобнее — извольте.
— Скажите, Леопольд Моисеевич, а почему вы не ушли с вашими войсками?
— Зачем мне было уходить? Ни в Кракове, ни в Вене у меня никого нет, на службу там в военное время не устроишься, жить мне там негде. А здесь у меня хотя бы крыша над головой есть. Да и знаете, что творилось, когда войска уходили? Поезда уезжали забитыми под завязку. Люди бросали на вокзале все свои вещи, иначе в поезд было просто не протиснуться. А ушлые ребята из предместий все это брошенное имущество тут же прибирали к рукам. А потом принялись за оставленные квартиры. Когда уехавшие
— Чего подождете? Возвращения австрийцев? Вы уверены, что мы уйдем из этих мест?
— Я очень на это надеюсь.
— Вот как! Спасибо за откровенность. Ну и чем же вам русская власть не угодила?
Некоторое время Хаузнер испуганно молчал. Потом поерзал в кресле и сказал:
— Австрийские вина очень коварны. Не замечаешь, как пьянеешь, перестаешь следить за языком. Но уж раз я начал, то скажу. Да и вас я успел изучить и уверен, что доносить на меня вы не побежите… Как мне может нравиться такая власть, которая из меня, полноправного гражданина, делает человека второго сорта? Сегодня мне не разрешают служить, завтра — запретят свободно передвигаться по стране. Ведь русские евреи не могут свободно выбирать себе место жительства?
— Ну да, есть черта оседлости. Но местностей, где ваши единоверцы могут проживать свободно, в нашей империи очень много. А при определенном образовании и роде занятий евреи могут жить и вне этой черты.
— Все равно в России мы люди второго сорта. А я еще не встречал того, кто добровольно хотел бы стать человеком второго сорта. Может быть, вам приходилось?
— А вы никогда не думали, с чем связаны эти ограничения?
— С чем же, позвольте узнать?
— Ограничивая евреев, мы защищаем русских. Уж очень ваши соплеменники ловки и беспринципны. Возьмем, например, торговлю. И сейчас в России купцов-евреев хоть отбавляй, а если бы черта оседлости не существовала, они всю бы нашу торговлю в свои руки захватили.
— То есть вы ограничиваете более умных?
Тараканов опешил.
— Вы считаете, что евреи умнее русских?
— Это вы так считаете. Вы же сами только что сказали не будь черты оседлости, еврейские купцы разорили бы своих русских конкурентов. Значит, евреи умнее?
— Не умнее, а изворотливее. Вот взять ваших львовских купцов. Ведь ни стыда у них, ни совести. Попрятали товар, взвинтили цены. И им абсолютно все равно, что будет с их земляками, как они будут существовать, главное — урвать свои сребреники.
— Ну вот вы уже всех нас в иуды записали. Вы что, думаете, что в Лемберге купцы поголовно евреи? Так я вам скажу: нет, не поголовно. Евреев-купцов у нас процентов пятьдесят. А остальные — поляки и русины. И эти славяне точно так же прячут свой товар и точно так же накручивают цены. Может, поляков и русинов тоже за черту оседлости отправить? В Галиции, как и во всей империи Габсбургов, много евреев. Много их и в Германии. Но ни у Франца Иосифа, ни у Вильгельма черты оседлости нет. И что, слабее от этого стали Австро-Венгрия и Германская империя? Что, купцы-немцы разорились? Я думаю, что, ограничивая евреев в правах, царь поступает глупо и недальновидно. Вместо трудолюбивых, умных и послушных подданных он получает целый народ бунтовщиков, во всяком случае потенциальных. Я читал, что среди ваших революционеров очень много евреев?
— Много.
— А не было бы притеснений, их бы было в разы меньше. Мы народ послушный и сопротивляться властям начинаем только тогда, когда терпеть уже нет никаких сил. А ваше правительство никак не может этого понять и всячески юдофобию поощряет. Как только kazak очутились в Лемберге, так тут же устроили pogrom. Как вы думаете, больше после этого стало сторонников русской власти
— Какой погром?
— А вы не знаете? В сентябре kazak били и грабили евреев на Валовой, а ваш генерал-губернатор этот pogrom поддержал и вдобавок отобрал у нескольких евреев их дома. Ну ладно, евреям к антисемитизму не привыкать, хотя в Австро-Венгрии он существует только на бытовом уровне. А вот чем вы объясните отношение русских властей к полякам? В русской Польше полякам запрещают учиться на родном языке, ведь так? Поляк-учитель вынужден преподавать поляку-гимназисту польскую грамматику на русском. Каково! Вы только представьте себе на минутку: ваш сын идет в Москве в школу, в первый класс, а там ему дают азбуку на немецком! И заставляют ее учить.
— Но и в Галиции русских школ тоже почти нет.
— Вы имеете в виду рутенских? Их действительно мало, и это очень плохо. И в том числе и из-за этого большинство рутенов так рады приходу русских войск. Наш кайзер тоже делает много глупостей.
— Вот видите. И моя, и ваша Родина государства несовершенные, впрочем, как и все другие страны мира. У нас много проблем, но у вас, я думаю, их не меньше. Вы мне рассказали про погромы, а я вам могу напомнить про Саидовича и про тех русинов, которых наши войска освободили из Бригидки. Я не стану на вас доносить, пан Хаузнер, тут вы угадали. Но впредь прошу подобных разговоров со мной не заводить. Давайте лучше поговорим про львовянок, а?
2 октября около 6 вечера городовой приволок в сыскное бледного как полотно паренька лет двадцати. Вслед за ними шла и непрерывно что-то говорила по-польски дородная панна и двое мужчин пролетарской наружности. Дежурный околоточный уехал на квартирную кражу на Зеленую, поэтому разбираться с задержанным пришлось самому Тараканову. Ситуация была банальной: на Краковской площади, находившейся буквально в квартале от сыскного отделения, русинский юноша вырвал из рук зазевавшейся купчихи сумочку с кошельком и хотел убежать. Купчиха закричала, народ всполошился, несколько человек погнались за грабителем, и на Театральной двоим мастеровым удалось его схватить. Явился городовой, который и отвел всю честную компанию в ближайшее полицейское учреждение, коим оказалась сыскная полиция.
Грабитель дрожал как осиновый лист. И неудивительно — согласно приказу генерал-губернатора виновных в таких преступлениях расстреливали без суда и следствия во дворе Цитадели. В связи с общей нормализацией обстановки в городе и возобновлением деятельности судов буквально вчера этот приказ был отменен, и теперь юношу должны были судить по довоенным австрийским законам. Видимо, молодой человек об этом еще не знал. Тараканов тут же решил воспользоваться подвернувшимся случаем — пора ему было заводить свою агентуру.
Вербовка прошла на удивление легко и быстро: юноша, которого звали Захар Рубан, сам предложил сотрудничество в обмен на свободу, заявив, что при австрийцах состоял на связи у комиссара Жолковской части его превосходительства господина Фельдмана.
Тараканов договорился с потерпевшей, которой все похищенное было возвращено и которая поэтому крови не жаждала, и оформил Рубана своим негласным агентом, взяв с него соответствующую подписку.
Пятого, или по европейскому летоисчислению 18 октября, градоначальство отмечало тезоименитство Наследника и всеимперский праздник полиции. Торжественный завтрак состоялся в закрытом кабинете ресторана «У Жоржа». Из напитков к столу подавали только квас и лимонад, поэтому на завтраке было скучно. Сразу же после того, как уехал градоначальник, все приглашенные стали расходиться. Когда чины полиции подходили прощаться к Ясевичу, тот некоторым из них шептал что-то на ухо. Шепнул он и Тараканову: «В шесть жду у себя».