Тайна Тихого океана
Шрифт:
«Уйдет ведь, ай-ай-ай…»
Кресло опрокинулось, воздушные шарики жизнерадостно запрыгали на веревочках, отбрасывая цветные тени, один лопнул. Борман вывалился из кресла пельменем и проворно пополз на руках, волоча грузную тушу, будто рак-отшельник свой домик. Кучин, пыхтя, навалился сверху:
– Гражданин Борман, вы арестованы!
– Сгинь, нечисть! Почему тебя не поразили мои ракеты?!
– У меня в пломбу вмонтирован прибор опознавания «свой-чужой». Ты ведь палил русскими ракетами?
– Ненавиж-ж-жу!!!
Неожиданно ловко Борман вывернулся из не очень-то и сильного захвата Кучина (старик
Старшина поймал дрыгающуюся ногу в захват, заломал – и с ужасом понял, что нога отчленяется от тела, словно хвост ящерицы. Борман зарычал в бессильной ярости [150] . Отбросив фальшивую ногу в сторону, облепленный снегом по маковку Кучин потянулся к горлу несостоявшегося мирового правителя, но на полпути осекся и неожиданно для самого себя прыгнул в сторону.
Зачем он это сделал, старшина и сам не смог бы ответить… Впрочем, он понял это через секунду – одновременно с герром Борманом, который вместо мегатонника увидел нависшую над собой черную плоскость в полнеба. Мартин тоненько, страшно заверещал и вытянул вверх обе руки, точно пытаясь заслониться от неизбежного:
150
В 1957-м году, в элитной швейцарской клинике герру Борману по его собственному распоряжению была ампутирована левая нога (все равно паралич) и заменена на протез, начиненный всякими хитроумными средствами для самообороны. Врачи, проводившие операцию, погибли все до одного при невыясненных обстоятельствах.
– Вас? Вас ис дас?! Найн!!!
– В сторону, в сторону, уползай, быстрее! – заорал Кучин. Но было поздно.
Исполинская плита медленно и равнодушно опустилась на Мартина Бормана, втемяшивая в лед и старика, и опрокинутую инвалидную коляску, на миг застыла, и пошла вперед и вверх.
Брошенный людьми, но не остановленный стальной монстр продолжал свое величественное шествие к вокзалу. Не успеет.
Двадцать восемь секунд.
Герда не успела испугаться, потому что пугаться дальше было некуда. Мимо просвистело некое темное тело, рвануло ее за воротник, она разжала руки, и желудок тут же подскочил к самому горлу. В Диснейленде она каталась на Русских горках – ощущения были очень похожими… Вот только по окончании аттракциона ждал ее не добрый дедушка с леденцами в руке, а беспощадный асфальт чужой страны. Герда крепко зажмурилась, ожидая последнего удара, после которого ее встретит мамочка и поведет навстречу Свету…
Ударилась она не больно, но все же ощутимо, даже дыхалку перехватило. В рот набилась какая-то солено-холодная пакость, глаза залепило, девушка забарахталась, но тут кто-то рывком поставил ее на ноги, помог смахнуть снег
– Любимая, ты цела? – с беспокойством спросил простой русский паренек. – Ты жива, единственная моя?
– Валера, я согласна! – Она, проваливаясь по колено в снег, бросилась в ласковые объятия. – Я готова в радости и горе!..
Оказывается, оба – и Герда, и Валера – приземлились в сугроб, будто специально выросший возле стены Московского вокзала… Впрочем, случайно ли? – неподалеку от сугроба остывал с выключенным мотором давешний снегоуборочный кар.
Одиннадцать секунд.
– Точно в яблочко. Поздравляю с удачным приземлением, Синдерелла, хороший сугроб смастрячил… Ладно, хватит прохлаждаться, старый Новый год проводить не успеем.
Валера и Герда обернулись на голос. От стены отлепилась коренастая фигура, вразвалочку, неторопливо направилась к павшим влюбленным.
– Илья! – радостно воскликнул Зыкин. – Ты откуда? Познакомься, моя невеста!
– Закончил пораньше, вот и решил посмотреть, как у тебя дела… – И добавил тихо, чтобы внучка не слышала: – Герр Мюллер упокоился с миром.
«А я в таком растрепанном виде», – надула губки Герда, и сдержанно поздоровалась с другом Валеры.
– И вам не хворать, барышня, – сказал Илья Кучин и протянул ей плоскую флягу. – Ну, за удачное завершение операции. – Он подозрительно оглядел соратника. – Надеюсь, удачное, да, Синдерелла? Сапоги где?
– Ах ты ж, мать моя!..
Пять секунд.
Валера схватил обоих за рукава и толкнул под укрытие стены, сам вжался рядом.
– Ща посмотрим, удачное или нет…
– Сапоги где, я спраши?!.
И тут жахнуло, вдарило и долбануло.
Короче, вспыхнуло так, что… как будто… Нет, не так. Ну, вот представьте себе, что… Нет, наш убогий язык не в состоянии описать силу и яркость последовавшего всполоха. Кто видел ядерный взрыв или вспышку сверхновой, тот еще, может быть, сумеет представить себе это и понятливо покивать головой. Потому что любые слова тут бессильны. Гигантская, размером с аэростат, шаровая молния взошла над Московским вокзалом, вспухла, вздыбилась и… рассосалась.
Только стрелки на башенных часах мертво обвисли на полшестого. А брошенный кар самозавелся и тихо почапал бодать опостылевшую снежную кучу. В ближайших домах вырубились пробки. А стоящая у вокзала наряженная трехметровая елка наоборот вспыхнула огнями святого Эльма. По всему городу заголосила потревоженная сигнализация оставленных на ночном приколе автомашин.
…Когда все трое поднялись на ноги и проморгались, все уже было кончено. С неба, вперемешку с белым снегом, кружась, опускались черные лоскутки копоти.
– Ну, вот и алес, – Валера преспокойно отряхнул ладошки. – Хороший индеец, как говорится, – мертвый индеец.
– Что… что это ты сделал? – Кучин поковырял пальцем в ухе, еще не придя в себя от грохота, отголоски которого лихорадкой оконных стекол пугали гуляющих вдоль Невского граждан.
– Эй, пацаны, где петарду купили? – восторженно приплясывал вывалявшийся в снегу гражданин.
Валера пожал плечами:
– Да ничего особенного. Поменял местами контакты в сапогах, делов-то…– Он повернулся к Герде и ласково взял ее лицо в теплые ладони. – Девочка моя, ну зачем ты полезла в драку с этим мерзавцем? Я бы и сам управился…