Тайна Высокого Замка
Шрифт:
В этот же вечер дядя Тарас надел пальто (шляпу так и присвоил стриженный заказчик), расцеловал тётю Марину, маму и своего Тымошика.
Дядя Тарас, наверное, думал, что Петрик спит, и не захотел его будить, чтобы попрощаться. Тогда Петрик сам вскочил на ноги, перешагнул через спящую Ганнусю. Крепко-крепко обнял дядю, поцеловал и спросил:
— Ты уезжаешь?
— Да, — тихо сказал дядя Тарас. — Если тебя кто-нибудь спросит, где я, скажи: дядя уехал в село.
Никто не пошёл провожать дядю Тараса, да и вещей у него никаких не было, будто он никуда и
Прошло несколько дней. Уныло и голодно стало без дяди Тараса. Даже для Тымошика больше не варили на молоке манную кашку, а только на воде, и теперь кашка была не такая уж сладкая. Но всё равно она была очень вкусная! Петрик мечтал: когда он вырастет, то непременно попросит маму сварить большой казан сладкой-пресладкой манной каши!
Мама по целым дням никуда не выходила из дому и Петрика тоже никуда не выпускала. Она, видно, очень боялась этого «Кризиса».
Тётя Марина была посмелее мамы, она куда-то надолго уходила. А мама с чувством томительного беспокойства ждала её, пугливо вздрагивая, если в тёмном коридоре слышались чьи-нибудь шаги.
Мамины нервы были напряжены до крайности: стоило Петрику запеть, она просила:
— Ах, замолчи!
Решил было Петрик заняться «починкой» и уже даже надел фартук дяди Тараса, а мама рассерженно закричала:
— Сними фартук! Рано тебе еще за молоток браться…
«Петь — нельзя! Починять — нельзя! Даже сбегать в гости к пани Андриихе — нельзя!» — негодует Петрик, исподлобья наблюдая за мамой, которая сама ни минутки не может сидеть без дела: то стирает, то моет полы, а вечером что-нибудь штопает.
Но однажды, когда на дворе уже смеркалось, мама сказала тёте Марине, что сходит на улицу Собесчизны к кухарке коммерсанта, посулившей замолвить доброе словечко перед хозяином. В общем, в доме коммерсанта требовалась прачка, и мама надеялась, что её возьмут.
Понятное дело, нельзя же маму отпускать одну, без всякой зашиты, раз она так боится «Кризиса». И Петрик просит маму взять его с собой.
— Ох-хо-хо! — горестно усмехается Дарина, — только и не достаёт, чтобы тебя увидел коммерсант.
Тут Петрик сразу вспоминает, как мама жаловалась, что в доме коммерсанта не хотят брать на работу прачку с детьми. Хватит им неприятностей с прошлой прачкой, у которой свалился в выварку с кипятком двухлетний ребёнок и захлебнулся…
После ухода Дарины, слабо веря в удачу, Петрик всё же попросил тётю Марину выпустить его погулять.
— Можешь посидеть на лесенке возле мастерской и подождать маму, — решила добрая тётя Марина.
Но кому охота сидеть на лесенке! Очутившись на улице, Петрик тотчас же побежал к Юльке.
Нет, конечно, Петрик не затем пришёл к Юльке, чтобы заставить её раскаяться и просить прошения за ту горькую обиду, какую она нанесла ему своими насмешками. Он просто очень соскучился по Юльке и Франеку.
У своих друзей Петрик застал старую польку с чердака, который пани Андрииха почему-то называла «мансарда».
Петрик не был знаком со старушкой, но один раз он и Юлька помогли старушке поднести на чердак кошель с картошкой,
Признаться, сперва Петрик не всё понимал, на что жаловалась старая пани. В голосе её слышалось столько горького отчаяния, что пани Андрииха плакала, изредка тихо роняя знакомьте и незнакомые Петрику слова, вроде:
— Так, так, беды всегда стремятся к горю, как реки и потоки к морю…
Или:
— Будь она трижды проклята, эта дефензива!
Но мало-помалу Петрик всё же понял из рассказа старой польки, что теперь её комната под крышей стала молчалива, как кладбище… Переодетые в гражданскую одежду полицаи ночью увезли панну Ванду в дефензиву, и жизнь дочери висит на волоске, как и всех, кто попадёт в дефензиву.
«Наверно, так называется тюрьма», — решил Петрик.
Старушка очень беспокоилась, как бы хозяин бара пан Тибор не узнал, что панну Ванду арестовали, иначе он сейчас же примет в джаз-банд другую певицу или певца.
— О, Езус-Мария, — качала дрожащей головой старушка, утирая слёзы платочком, — если это случится, мне с дочкой остаётся только одно — открыть газ и отравиться…
Дети содрогнулись от этих слов старой женщины. Ещё слишком свежа была в их памяти страшная картина, когда из квартиры безработного пекаря пожарники выносили посиневшие трупы самого пекаря, его жены и пятерых детей, доведённых голодом до самоубийства…
— Храни вас бог, пани Оскольская, — перекрестилась пани Андрииха. — Мой Владислав не даст вам пропасть…
— Это правда, — задумчиво, совсем по-взрослому вмешался в разговор Франек.
Разумеется, маленький чистильщик не мог сказать, что днём видел старшего брата, и тот велел ему завтра в одиннадцать часов утра ждать на площади Рынок, около бассейна с Нептуном. Владек обещал передать деньги для пани Оскольской. Он уже знал об аресте своей невесты и, как успел заметить Франек, тяжело это переживал.
Едва ли сидящие в комнате могли подозревать, какая отчаянная мысль зародилась в голове Петрика. Юлька, она, конечно, знала, что Петрик очень честный. Он сам никогда не врал и терпеть не мог, когда это делали другие. Но сейчас он решил соврать или, вернее, пожертвовать своей честью ал я спасения жизни невесты Владека и её старенькой матери.
Петрик обманет пана Тибора и скажет, что панна Ванда заболела и просила Петрика заменить её. Он может пару деньков попеть за неё под музыку. Петрик знает уйму всяких-разных песен, в том числе и «О донна Клара», которую всегда исполняет панна Ванда… Если мама узнает, что Петрик наврал хозяину бара, так ей можно сказать: «А разке сам пан Тибор не обманывает своих посетителей?» Обманывает! Это всегда утверждает пани Франческа. Только ей не жаль этих «жуликов-разбойников», которых обманывает пан Тибор. Все они грабят бедных людей… А ещё пани Франческа утверждает, что «крашеная холера» водку разбавляет водой.