Тайна Высокого Замка
Шрифт:
— Пляши на пузе… пся крев! Ну! Дам пятьдесят грошей… Ну! Пся крев…
На вспотевшем лице Петрика одно за другим отражаются самые противоречивые чувства: удивление, обида и, наконец, возмущение.
— Сам танцуй на пузе, синерожий пьяница! — гневно топнул ногой Петрик, точь-в-точь, как пани Андрииха. Потом не совсем уверенно додал: — А чтоб тебя уже дохлого домой принесли!
Зал взорвался хохотом.
По знаку брюнета кельнер Янош Доби подбежал к опешившему коммерсанту и, нежно взяв того
Петрик заметил это, как, впрочем, и то, что его покровителя буфетчица почему-то боится.
— Прошу пана… — подбегая к брюнету, взмолился Петрик, — скажите пану Тибору… Заступитесь…
Петрик хотел сказать: «Заступитесь за панну Ванду, чтобы хозяин бара её не уволил», но у него явно не хватало слов объяснить свою просьбу.
— Храбрее, малыш, — сквозь смех посоветовала Петрику смуглая красавица и, достав из продолговатой лакированной сумочки серебряную монету, дала Петрику.
— Учти, артист, это два злотых. Большие деньги, — улыбнулся покровитель. — Отдашь отцу, он тебе купит новые башмаки, много конфет и пряников. Где отец работает?
Петрик хотел сказать правду, мол, полицаи его посадили в тюрьму. Но тут же больно прикусил язык.
А «добрый дядька», как на зло, допытывался:
— Где? Где твой отец, хлопчик?
Этого Петро не скажет… Пусть даже «добрый дядька» даст ему целую кучу злотых… Нет, не скажет ни за что!
— Прошу пана, — выкручивается Петрик, — я лучше отдам эти деньги старенькой маме панны Ванды. Добре?
— Ах, какой он наивный, — провела рукой по мягким волосам Петрика красавица. От неё так приятно пахло, что Петрик сильно потянул носом и спросил:
— Прошу пани, это чего от вас так красиво пахнет?
— Духи.
Петрик видел у Юльки один великолепный флакон от духов. Ей отец принёс. Юлька настаивала, чтобы Петрик понюхал флакон, уверяя, будто духи необыкновенно дорого стоят и пахнут, как цветы. Но от Юлькиного флакона почему-то воняло рыбой.
Вдруг Петрик узнал заказчика дяди Тараса, который уселся за столиком. Он не сводил глаз с буфетчицы, а она делала вид, что не хотела его замечать…
— Это заказчик, — шепчет покровителю Петрик. — Он один раз притворился, что храпит: хрр-р, хрр-р, а потом дяди Тараса шляпу присвоил и монашкину книжку унёс…
— Монашкину? А какая она из себя, эта монашка? Ты бы мог её узнать?
— Она вся в чёрном одетая… и молодая, красивая, — простодушно объяснил Петрик.
— Молодая и красивая?
— Почему эта монашка тебя так интересует, Казимеж?
Брюнет с чарующей улыбкой прильнул губами к руке красавицы и прошептал:
— Теперь я не стану отрицать, что ревность всегда смотрит в подзорную трубу, делающую маленькие предметы большими, карликов — гигантами, подозрения — истинами…
—
К их столику подошёл незнакомый Петрику старик. У него были длинный крючковатый нос и длинные ровные серые волосы. В сморщенной руке старика чуть дрожала рюмка с чем-то желтовато-тёмным.
— Целую ручки, о прекраснейшая из прекраснейших, — медовым голосом обратился он к смуглой красавице.
— Ты дед-яга? — вздрогнув, поднял на него глаза Петрик.
— О нет, мой вундеркинд! Тебя приветствует бывший жрец святого искусства, а ныне агент торговой фирмы «Импортные фильдеперсовые чулки и носки».
— Пан Грабовский хочет мне кое-что предложить? — сквозь смех спросила красавица.
— О да, прекраснейшая из прекраснейших, получена партия заокеанских чулок.
И уже совсем тихо, так, что Петрик не мог расслышать, что-то добавил.
— Пан Стожевский ещё в Белостоке. Послезавтра он будет здесь, — ответила ему красавица.
Желая спасти доверчивую красавицу, Петрик зашептал ей на ухо:
— Ты не ешь яблоко, если он тебе даст… Добре?.. А то тебя карлики положат в хрустальный гробик… И гробик повесят на золотых цепях в пещере… Мне тётя Марина рассказывала.
Но легкомысленная красавица только захохотала.
Тем временем покровитель о чём-то пошептался с буфетчицей. А дед-яга снова прицепился к Петрику.
— Скажи, о вундеркинд, когда, сменив своё ветхое рубище на превосходно сшитый фрак, сияя в лучах громкой славы, ты предстанешь перед поклонниками твоего таланта, узнаешь ли ты, о вундеркинд, меня, бывшего жреца святого искусства, кто был прелюдией твоей славы…
Ну, решительно же ни одного слова Петрик не понял из того, что говорил дед яга. Но одно было Петрику совершенно ясно: коварный волшебник околдовал добрую красавицу. Не зря же она хохотала до слёз, утверждая, что дед-яга «действительно настоящий волшебник», и она «просто умирает от смеха…»
— Так выпей, о вундеркинд, за свою будущую артистическую карьеру! — поднёс дед-яга Петрику рюмку с коньяком.
— Это чай? — осведомился Петрик.
— Почти, — лукаво подмигнула смуглянка деду-яге. — Выпей.
Петрик не мог ей отказать в такой просьбе. Он доверчиво отглотнул из рюмки и… задохнулся.
— Знаменито-о! Хи-хи-хи… — хихикал дед-яга.
— Ха-ха-ха-ха! — вновь неудержимо захохотала смуглянка.
— На вот, закуси, — поддёв на вилку кусочек лимона, протянул Петрику подошедший покровитель.
Прежде чем Петрик проглотил кусочек лимона, две невольные слёзы успели скатиться по его щекам. Однако он совсем не хотел плакать, просто у него во рту и горле стало невыносимо горячо, а глазам горько…