Тайна за семью печатями

Арчер Джеффри

Его преподобие Дональдсон закончил свой панегирик словами:

– Безвременная кончина настигла Элизабет в возрасте пятидесяти одного года, но не нам подвергать сомнению волю Всевышнего.

После того как преподобный вернулся на свою скамью, Джайлз и Себастьян каждый прочитали отрывок из Священного Писания «Добрый самаритянин» и Нагорную проповедь, а Эмма и Грэйс продекламировали стихи любимых маминых поэтов. Эмма выбрала Шелли:

Дочь смертная загубленного рая,Слезы своей не узнает онаИ, чистая, бледнеет, исчезая,Как

тучка, стоит ей заплакать в царстве мая [15] .

15

Шелли Перси Биши. Адонаис. Перевод В. Микушевича.

Грэйс же прочитала из Китса:

Постой, подумай! Жизнь – лишь краткий час,Блеснувший луч, что вспыхнул и погас;Сон бедного индейца в челноке,Влекомом по обманчивой рекеК порогам гибельным… [16]

В то время как все тянулись из церкви, несколько человек поинтересовались, кто эта привлекательная женщина, идущая под руку с Джайлзом. Гарри же то и дело возвращался мыслями к предостережению Элизабет, словно что-то подсказывало ему: оное предчувствие вот-вот сбудется. Одетая в траур Вирджиния стояла по правую руку Джайлза, когда гроб Элизабет опускали в могилу. Гарри вспомнил слова тещи: «Я припасла в рукаве козырь».

16

Китс Джон. Сон и поэзия. Перевод А. Петровой.

После окончания похорон родственники и немногие близкие друзья получили приглашение в Баррингтон-Холл на мероприятие, которое ирландцы назвали бы поминками. Вирджиния тихо, но проворно скользила от одного скорбящего к другому – знакомясь, будто уже стала хозяйкой дома. Джайлз словно ничего не замечал, а если и замечал, явного неодобрения не выказывал.

– Здравствуйте, я леди Вирджиния Фенвик, – сообщила она, впервые встретившись с матерью Гарри. – А вы, простите?..

– Я миссис Холкомб, – ответила Мэйзи. – Мама Гарри.

– О, точно. Вы ведь официантка или что-то в этом роде?

– Я управляющая отелем «Гранд» в Бристоле, – поправила Мэйзи, словно разговаривая с надоедливым клиентом.

– А, ну да. Просто никак не привыкну к мысли, что женщины могут ходить на работу. Видите ли, женщины в моей семье никогда не работали, – промурлыкала Вирджиния и быстро ретировалась, прежде чем Мэйзи успела ответить.

– Вы кто? – спросил Себастьян.

– Леди Вирджиния Фенвик, а вы, молодой человек?

– Себастьян Клифтон.

– Ах да. Ну как, нашел твой папа наконец школу, в которую тебя примут?

– С сентября буду ходить в школу Бичкрофт Эбби, – парировал Себастьян.

– Неплохое заведение. Однако едва ли высший класс. Три моих брата учились в Хэрроу, как и семь последних поколений Фенвиков.

– А вы в какой учились? – поинтересовался Себастьян в тот момент, когда к ним подлетела Джессика.

– Себ, ты Констебла [17] видел? – выпалила она.

– Девочка,

не перебивай, когда я говорю, – возмутилась Вирджиния. – Это очень грубо.

17

Джон Констебл (1776–1837) – английский художник-пейзажист.

– Простите, мисс, – извинилась Джессика.

– Я не «мисс», ты должна всегда обращаться ко мне «леди Вирджиния».

– А вы видели Констебла, леди Вирджиния? – спросила Джессика.

– Ну разумеется, и он выгодно отличается от трех имеющихся в коллекции моей семьи. Но до нашего Тёрнера ему далеко. Слышала о Тёрнере?

– Да, леди Вирджиния. Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер. Возможно, величайший акварелист своей эпохи.

– Моя сестра – художница, – пояснил Себастьян. – И по-моему, так же талантлива, как Тёрнер.

Джессика хихикнула:

– Простите его, леди Вирджиния. У Себа, как частенько ему напоминает мама, склонность к преувеличению.

– Несомненно, – бросила Вирджиния и, оставив детей, отправилась искать Джайлза, поскольку почувствовала, что гостям пора расходиться.

Джайлз проводил викария до входной двери, и это послужило знаком для гостей: пришло время прощаться. Закрыв дверь в последний раз, он не сдержал вздоха облегчения и вернулся в гостиную к родным.

– Пожалуй, все прошло хорошо, насколько можно было ожидать в сложившихся обстоятельствах, – проговорил он.

– Кое-кто отнесся к этому скорее как к пирушке, а не как к поминкам, – заметила Вирджиния.

– Ты не против, дружище, – Джайлз повернулся к Гарри, – если мы переоденемся к ужину? Вирджиния имеет непоколебимые убеждения на этот счет.

– Надо хранить социальные нормы, – выдала Вирджиния.

– Мой отец был большим приверженцем социальных норм, – вставила Грэйс, и Гарри едва сдержал смех. – Боюсь, однако, вам придется обойтись без меня. Возвращаюсь в Кембридж: надо готовиться к коллоквиуму. Да в любом случае, – добавила она, – я одета на похороны, а не к званому обеду. Можете меня не провожать.

Когда Гарри и Эмма спустились к ужину, Джайлз ожидал в гостиной.

Марсден налил каждому сухого шерри, затем вышел из комнаты проверить, все ли идет согласно распорядку.

– Печальный повод, – проговорил Гарри. – Давайте выпьем за благородную даму.

– За благородную даму, – повторили Джайлз и Эмма, поднимая бокалы.

Именно в этот момент величаво вплыла Вирджиния.

– Вы, случаем, не обо мне говорите? – спросила она без намека на иронию.

Джайлз засмеялся, Эмма лишь залюбовалась изящным шелковым платьем, цветастое великолепие которого смывало прочь все воспоминания об утренних печалях. Вирджиния коснулась своего бриллиантового с рубинами ожерелья, дабы убедиться, что и украшение не ускользнет от внимания Эммы.

– Какое красивое, – вовремя заметила Эмма, а Джайлз подал своей даме джин с тоником.

– Спасибо, – ответила Вирджиния. – Оно принадлежало моей прабабушке, вдовствующей герцогине Уэстморлендской, которая завещала его мне. Марсден, – обернулась она к только что вошедшему дворецкому, – цветы в моей комнате начинают вянуть. Не могли бы вы поменять их до ночи?

– Разумеется, леди. Ужин подан, сэр Джайлз.

– Не знаю, как вы, а лично я умираю от голода, – заявила Вирджиния. – Может, пойдем? – Не дожидаясь ответа, она взяла Джайлза за руку и повела всех из комнаты.