Тайна заброшенной часовни
Шрифт:
Кухня огласилась его диким воплем:
— Бифштексы!
Пацулка не ошибся. Над большой сковородой, на которой жарилось четырнадцать ломтей мяса (великолепная говяжья вырезка!), вился отвратительный голубоватый дымок.
Чад быстро распространился по кухне, а затем и по всему дому.
— Это опять Пацулка? — три минуты спустя спросила с порога кухни Икина мать.
— Нет, мама, — сказала Ика. — Это всего-навсего бифштексы.
— Жаль, — вздохнула мама. — Мне казалось, они должны были быть к обеду.
Никто ей не ответил.
У Пацулки впервые за много лет на глаза навернулись настоящие слезы.
Тогда Икина мама весело улыбнулась, обняла Пацулку и погладила его белобрысую вихрастую голову.
— Не горюй, Пацулка, — ласково сказала она. — Мы не сомневаемся, что ты великий кулинар. А к обеду вполне можно изжарить яичницу.
Пацулка взял себя в руки и согласно кивнул. Сознание вины, однако, во второй раз за этот день заставило его заговорить.
— С луком, с колбасой или шкварками? — деловито осведомился он.
— С колбасой, — сказала мама и ушла.
Тогда Пацулка заговорил в третий раз, что выходило уже за всякие рамки.
Он произнес следующую фразу:
— Я ему этих бифштексов никогда не прощу!
Однако кому не простит, объяснять не пожелал. Закусив губу, он сердитым жестом приказал Катажине заправить суп, перемешать салат и снять наконец с огня компот, а сам занялся приготовлением яичницы: порезал аккуратными кубиками деревенскую, пропахшую можжевеловым дымом колбасу и приступил к следующему этапу сложного процесса, конечной целью которого должен был стать шедевр кулинарного искусства под названием «яичница с колбасой».
— Он ничего больше не скажет, — вздохнул Брошек. — Незачем даже расспрашивать — пустая трата времени.
— А мне когда-нибудь позволят сказать хоть слово? — обиженно спросила Ика.
Гибель бифштексов смутила и огорчила не только Пацулку. Поэтому Икин вопрос остался неуслышанным. Катажина колдовала над кастрюлей с супом, Влодек перемешивал салат, а Пацулка сосредоточил все свое внимание на приготовлении яичницы.
— А я, — сказала Ика, — видела Толстого.
— Да? — вежливо сказал Брошек. При этом лицо его сохраняло отсутствующее выражение: он, подобно Катажине и Влодеку, напряженно размышлял, кого имел в виду Пацулка.
Равнодушие слушателей довело Ику до тихого исступления.
— В конце концов, это не так уж и важно, — прошипела она. — Я всего-навсего видела Толстого… правда, при довольно странных обстоятельствах…
— Да? — повторил Брошек, постепенно приходя в себя.
— Ну и что? — рассеянно сказал Влодек. — И где же ты его видела?
— На дороге в Соколицу, — ледяным тоном ответила Ика. — Он ехал на мотоцикле «Нортон», пятисотка… если вас это интересует.
Брошек уставился на Ику и захлопал глазами.
— Что ты сказала? — пробормотал он.
Ика прошлась по кухне, понюхала суп, взглянула на салат и осторожно обогнула Пацулку. Потом, чувствуя на себе взгляды трех пар загоревшихся от любопытства
— Я сказала, — отчеканила она, — что Толстый на мотоцикле ехал в Соколицу. Потом я его потеряла, но через полчаса снова увидела. На почте. Он заказал срочный междугородный разговор. Хотите знать, откуда мне это известно? — ухмыльнулась она. — Окошко номер два сообщило: срочные на нашей почте заказывают не больше трех раз в год. А знаете, с кем я потом увидела Толстого?
— Да говори же ты наконец! — крикнула Катажина. — Не тяни резину!
Ика важно покачала головой, внимательно наблюдая за тем, как Пацулка взбивает четырнадцать яиц с небольшим количеством муки, сметаны, молока, сырого лука и мелко порезанного чеснока.
— Думаете, это важно? — с притворной скромностью сказала она. — Перед отъездом из Соколицы мама вспомнила, что в доме нет аспирина, а в такую погоду он может понадобиться. И свернула к аптеке. Но на стоянке не было места, и мы поставили машину за аптекой. А оттуда виден задний вход в отделение милиции. И там, — все с большей горячностью говорила Ика, — там стоял Толстый и разговаривал с… капралом Стасюреком! — торжествующе закончила она.
— Что?! — крикнул Брошек. — Толстый разговаривал с милиционером?
— Да. С капралом Стасюреком. А потом что-то ему передал… из рук в руки… украдкой. И оба огляделись, проверяя, не следит ли за ними кто-нибудь.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросила Альберт.
— Видела, — ответила Ика.
— Ну и что? — допытывался Брошек. — На что это было похоже? Что тебе эта сцена напомнила?
Ика задумалась. Потом, поколебавшись, уверенно ответила:
— Мне это напомнило карикатуру из сатирического журнала: чиновник берет взятку у антиобщественной личности.
— Чепуха! — сказал Брошек.
— Что?! — закричала Ика. — По-твоему, это чепуха?
— Вон! — рявкнул Пацулка.
Все молниеносно выкатились из кухни. Никому не хотелось, чтобы яичницу с колбасой постигла участь бифштексов.
— Клянусь, — сказала Ика, — это выглядело именно так. Как будто Толстый совал Стасюреку взятку.
— Все может быть, — сказала Катажина.
— Н-да, — задумчиво произнес Влодек.
Однако обсудить эту новость не удалось. Сверху, из отцовской комнаты, донесся громогласный вопль:
— Е-е-е-е-е-е-есть!
Одновременно Икина мать, тоже очень громко, сообщила, что «кто не хочет, пускай не обедает, но стол уже накрыт, и люди ждут».
Брошек еще успел сказать, что это сообщение следует дополнительно обдумать, но его уже никто не слушал. Катажина принесла из кухни суповую миску, Влодек помог ей разлить суп по тарелкам, и все (за исключением Пацулки) набросились на еду.
Ибо, как оказалось, все страшно проголодались.
Когда Катажина собрала пустые тарелки, на пороге столовой появился Пацулка. Обеими руками он держал обернутую полотняной тряпкой ручку огромной сковороды.