Тайна заброшенной часовни
Шрифт:
— Клевещет, — вздохнул магистр.
— За мной никакой вины нету, — продолжал Толстый. — И подозревать себя я никому не позволю. А вы, начальник, если пожелаете… с ордером или без ордера… можете осмотреть мою хату. Сами увидите…
Тут следует упомянуть, что в эту минуту начался четвертый пятничный ливень. Дождик, который практически не чувствовался, в мгновение ока превратился в весьма ощутимый — холодный, сильный и противный — дождь. Тем не менее никто не обратил на него внимания. Катажина и Влодек успели присоединиться к Ике и
Только Пацулка и капрал Стасюрек не растерялись. Пацулка с удовлетворением чихнул, вытер нос и поудобнее уселся на завалинке. А капрал Стасюрек подошел к Толстому.
— Ну, если вы настаиваете… — сказал они и исчез в сарае.
Магистр, еще не совсем оправившийся от изумления, направился было вслед за капралом, но Толстый преградил ему путь.
— Стоп! — сказал он. — Начальник сам управится. Начальник имеет право, а кроме него — никто. Я к себе больше никого пусть не желаю, — заявил он и скрестил на груди руки.
Дождь тем временем так разошелся, что капли, отскакивая от лысой макушки магистра Потомка, вздувались аккуратными пузырьками, за которыми Пацулка наблюдал с живым интересом исследователя.
Ливень, естественно, заглушал все звуки внутри сарая. Судя по неторопливому движению луча света от фонарика, капрал обыскивал сарай очень тщательно.
— Найдет? — шепнула Ика Брошеку.
— Тихо! — прошептал в ответ Брошек.
— Должен найти, — беззвучно заявил Влодек.
— Ой ли? — усомнилась Альберт.
А Пацулка улыбался. Правда — что необходимо подчеркнуть, — мысленно.
Наконец капрал Стасюрек появился на пороге сарая. Привычным движением поправил ремешок под подбородком и уверенно заявил магистру:
— Никаких искусств там нет. — Но потом, видно, пожалев старого человека, который при этих словах вдруг еще больше постарел, добавил уже гораздо мягче: — Попрошу вас в понедельник зайти в отделение. И не волнуйтесь, гражданин.
Сказав так, капрал взял велосипед под мышку, козырнул всей компании и загадочно произнес:
— Получится так получится.
Эта фраза решительно никакого смысла не имела. Капрал снова козырнул, кажется, на этот раз только Толстому, и, широко шагая, направился к мосту.
— Мое почтение, мое почтение, — кланялся капралу в спину Толстый.
Потом, задрав голову, посмотрел магистру в глаза.
— Ну что? — спросил он с издевкой. — Прокол? А?
Магистр низко опустил голову.
— Простите, — голосом совершенно раздавленного человека произнес он, — но эта скульптура очень много для меня значила. Простите.
Толстый пожал плечами, но ничего больше не сказал. И дверь за собой закрыл очень осторожно — отчаяние магистра тронуло даже его.
А магистр решил скрыть свое горе от чужих глаз. И, согнувшись в три погибели, стал протискиваться в
Но тут проявил инициативу Пацулка. Дернув магистра за полу плаща, он протянул руку в направлении часовни.
Магистр не понял.
— В чем дело, дитя мое? — спросил он, вытирая мокрое (возможно, не только от дождя) лицо.
Но Пацулкина физиономия выражала явное нежелание что-либо объяснять. Он и так слишком много говорил в тот день. К счастью, в отличие от магистра, остальные его поняли.
— Ах, пан магистр! — воскликнула Ика. — Вы же собирались починить стену в часовне!
— Мы уже инструменты приготовили… — сказала Катажина.
— Давай быстрее, — шепнул Влодеку Брошек. — Только это может вернуть ему душевное равновесие.
— Sure, — пробормотал Влодек. И крикнул магистру: — Бегу за ящиком!
Магистр колебался. У него было очень тяжело на душе и не хотелось жить на свете. Но девочки просто-напросто взяли его в плен. Вцепившись одна в правый, другая в левый рукав, они потащили магистра к часовне. И он сдался. Он даже подумал, что, пожалуй, лучше заняться делом, чем в одиночестве предаваться отчаянию.
— Не удивляйтесь моему странному поведению, друзья, — сказал он, когда они вошли в часовню, и ребята принялись раскладывать на полу инструменты. (В ящике с инструментами — поскольку он принадлежал великому Альберту — можно было найти практически все, от примитивного молотка до инженерного циркуля и логарифмической линейки.) — Не удивляйтесь, — продолжал магистр, — дело в том, что украденная скульптура… ммм… принадлежала мне…
Все, конечно, принялись всячески выказывать удивление, издавать недоуменные восклицания и засыпали магистра вопросами. Один Пацулка, сберегая силы, сохранял невозмутимое спокойствие и дожевывал остатки бобов.
— Да, да, — пустился в объяснения магистр. — Вы удивлены, хотя на самом деле ничего удивительного тут нет. Я уже упоминал о циничных преступниках, которые охотятся за ценными произведениями искусства и грабят старые костелы, кладбища и часовни. Так вот: из газет я узнал, что в Черном Камне сделано интересное открытие, и приехал сюда охранять часовню, не надеясь на расторопность официальных лиц. Увы! — печально вздохнул он. — Злоумышленники меня опередили. Часовня была обворована до моего приезда.
— Как это? — удивились ребята. На этот раз искренне.
— А вот как, — с грустью сказал магистр. — Прибыв на место, я не обнаружил никаких бесценных творений — в часовне были всего лишь две ничего не стоящие фигурки неизвестного происхождения. Видимо, преступники подбросили их, чтобы замести следы.
Из угла, где сидел Пацулка, донеслось сердитое фырканье.
— Ты что-то сказал, дорогой? — со сладкой улыбочкой осведомилась Ика.
Пацулка ответил что-то невразумительное, но явно не слишком вежливое, однако магистр не обратил внимания на этот незначительный эпизод.