Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном
Шрифт:
В. – В какое время, мадемуазель, вы зашли к себе в комнату, расставшись с отцом, который продолжал работать?
М-ль Стейнджерсон. – В полночь.
В. – Папаша Жак в течение этого вечера входил в Желтую комнату?
О. – Да, чтобы закрыть ставни и зажечь ночник – как каждый вечер.
В. – Он ничего подозрительного не заметил?
О. – Если бы заметил, сказал бы. Папаша Жак – хороший человек, он меня очень любит.
В. – Вы утверждаете, господин Стейнджерсон, что после этого папаша Жак из лаборатории не выходил и все время был с вами?
Г-н Стейнджерсон. – Уверен. На этот счет у меня
В. – Мадемуазель, войдя в свою спальню, вы сразу же заперлись на ключ и на засов? Странная предосторожность, если учесть, что в соседней комнате находились ваш отец и слуга. Вы чего-то боялись?
О. – Отец собирался вскоре уйти в замок, а папаша Жак – лечь спать. А потом, я и вправду кое-чего боялась.
В. – Боялись до такой степени, что без спроса позаимствовали у папаши Жака револьвер?
О. – Это верно, я не хотела никого пугать, тем более что страхи мои могли оказаться просто детскими.
В. – Чего же вы боялись?
О. – Не могу сказать наверное: уже несколько ночей мне казалось, что в парке около павильона я слышу какой-то странный шум, порой шаги, хруст веток. Накануне ночью я легла только в три, после возвращения из Елисейского дворца. Так вот, подойдя к окну, я видела тогда какие-то тени…
В. – Сколько их было?
О. – Две, они двигались вокруг пруда, а потом луна спряталась, и стало ничего не видно. Обычно в это время года я перебираюсь назад в замок, где живу по-зимнему, но в этом году я решила, что не покину павильон, пока отец не закончит доклад для Академии наук о своих работах по распаду материи. Мне не хотелось, чтобы этой серьезной работе, которая через несколько дней должна была быть завершена, мешали какие-либо изменения в нашем укладе. Теперь вы понимаете, почему я не хотела говорить отцу о своих детских страхах. А папаше Жаку я не сказала, потому что он проболтался бы. Как бы там ни было, я знала, что у него в ящике ночного столика есть револьвер, и, улучив минуту, когда старик отсутствовал, быстро поднялась на чердак, взяла револьвер и сунула его в ящик своего ночного столика.
В. – У вас есть враги?
О. – Нет.
В. – Но вы же понимаете, мадемуазель, что такие серьезные меры предосторожности кажутся нам удивительными.
Г-н Стейнджерсон. – Действительно, дитя мое, предосторожности весьма странные.
О. – Да нет же, ничего удивительного. Я же говорю, что две ночи мне было очень не по себе.
Г-н Стейнджерсон. – Тебе следовало сказать мне. Это непростительно. Мы могли бы избежать беды!
В. – Заперев дверь Желтой комнаты, вы легли, мадемуазель?
О. – Да, я очень устала и тут же заснула.
В. – Ночник продолжал гореть?
О. – Да, но он довольно тусклый.
В. – Теперь, мадемуазель, расскажите, что же произошло?
О. – Не знаю, сколько я проспала, когда внезапно проснулась. Я громко вскрикнула…
Г-н Стейнджерсон. – Да, крик был жуткий. До сих пор у меня в ушах звучит: «Убивают!»
В. – Значит, вы закричали?
О. – В комнате находился какой-то человек. Он бросился ко мне и стал меня душить. Я уже почти задохнулась, как вдруг моя рука наткнулась на револьвер, лежавший в приоткрытом ящике; курок у него был взведен. В этот момент человек отшвырнул меня на кровать и чем-то замахнулся, но я успела выстрелить и тут же почувствовала
В. – Больше ничего? И даже не подозреваете, каким образом убийца мог выскользнуть из вашей комнаты?
О. – Понятия не имею. Больше я ничего не знаю. Когда человек без сознания, он не может знать, что происходит вокруг.
В. – Человек был высокий или низкий?
О. – Я видела лишь тень, которая показалась мне громадной.
В. – И вы больше ничего не можете нам сообщить?
О. – Сударь, больше я ничего не знаю. Человек бросился на меня, я выстрелила – и все».
На этом допрос м-ль Стейнджерсон заканчивается.
Жозеф Рультабийль терпеливо дожидался Робера Дарзака.
Тот не замедлил появиться.
Он слушал допрос, находясь в комнате, соседней с той, где лежала м-ль Стейнджерсон, и пересказал его нашему другу очень точно и с покорностью, которая меня поразила. Благодаря своим карандашным заметкам он сумел воспроизвести вопросы и ответы почти дословно.
Дарзак и в самом деле походил на секретаря моего молодого друга и вел себя как человек, который не только не может ни в чем ему отказать, но даже готов на него работать.
Упоминание о закрытом окне поразило репортера не меньше, чем следователя. Кроме того, он попросил Дарзака повторить еще раз показания отца и дочери о том, чем они занимались в день трагедии. Его весьма заинтересовал эпизод с обедом в лаборатории, и для пущей уверенности он дважды попросил повторить, что леснику было известно о намерении профессора пообедать с дочерью в лаборатории и откуда лесник это узнал.
Когда Робер Дарзак замолк, я сказал:
– Не очень-то этот допрос приблизил решение задачи.
– Наоборот, отодвинул, – согласился Дарзак.
– Да нет, прояснил, – задумчиво возразил Рультабийль.
Глава 9
Репортер и полицейский
Мы шли втроем в сторону павильона. Метрах в ста от него репортер остановил нас и, указывая на невысокие кусты, бросил:
– В павильон убийца шел отсюда.
Это были не единственные кусты в Дубовой роще, поэтому я поинтересовался, почему убийца выбрал именно их. Рультабийль указал на тропинку, шедшую мимо кустов к дверям павильона, и ответил:
– Как видите, дорожка посыпана гравием. Он должен был пройти по ней, так как на мягкой земле его следов нет. Не на крыльях же он летел! Он шел, шел по гравию, отпечатков на котором не остается. Собственно говоря, по этой тропинке проходили многие, потому что это самый короткий путь из павильона в замок. Что же касается кустов, то вечнозеленые лавр и бересклет послужили убийце надежным укрытием, пока он ждал момента, когда сможет направиться в павильон. Спрятавшись, он видел, как оттуда вышли господин и мадемуазель Стейнджерсон, потом папаша Жак. Гравийная дорожка идет почти до окна передней. Следы же человека – я их уже видел, а вы сейчас увидите – идут параллельно ограде, значит, ему нужно было лишь сделать широкий шаг, чтобы очутиться под окном передней, которое папаша Жак оставил открытым. Оставалось подтянуться на руках – и он в передней.