Тайна Золотой долины. Четверо из России
Шрифт:
— А, рыбак, здравствуй! Много наловил? Что-то рыбы у тебя не вижу.
Это оказался дядя Миша, тот шофер, который вчера ночью удивился моему «геройству». Он охотно согласился «подбросить» меня до Острогорска, помог взобраться в кузов и дал газ. [54]
В кузове был еще какой-то пассажир в плаще с капюшоном. Он стоял впереди, ухватившись руками за кабину, и все время вертел головой то вправо, то влево. Я сидел на борту и восхищался тем, как ловко и быстро ведет машину дядя Миша.
54
Шоферов
«Так я успею добраться до Острогорска за час! — радовался я. — И если попросить, то дядя Миша, пожалуй, не откажется подвезти меня прямо в НКВД».
Пассажир, который был со мной в кузове, вдруг оглянулся, отбросил капюшон и стал приближаться вдоль борта ко мне. Я взглянул на него и сразу узнал Белотелова. Теперь я видел, что от него не отвертеться: пристукнет сейчас и выбросит из кузова, так что гадай потом милиция, отчего и почему на дороге неизвестный труп… Кричать бесполезно, на ходу дядя Миша ничего в кабине не услышит, да и не хотелось мне кричать перед этой очкастой змеей. Немцы наших коммунистов вон как пытают, а коммунисты и то не кричат. А я стану унижаться перед гадиной? Я сделал вид, будто меня сильно качнуло, и перескочил на другой борт. Белотелов пошел, покачиваясь от толчков, в мою сторону. Я перебежал в задний угол. Он опять стал двигаться ко мне. Тогда я увидел, что дело плохо, встал на борт и прыгнул в темноту.
Все вокруг меня зазвенело, в глазах пошли огненные круги, а тело стало тяжелое-тяжелое, и уже ни рукой, ни ногой я шевельнуть не мог. С трудом рассмотрел: грузовик далеко чернеет, но не шумит — остановился.
Хлопнула дверца машины, и послышался голос дяди Миши:
— Нашел?
— Нет, — откликнулся где-то близко от меня Белотелов.
«Значит, — подумал я, — Белотелов нарочно остановил машину, чтобы найти меня и в потемках добить».
Я хотел крикнуть дядю Мишу, но вместо крика у меня из горла вырвалось какое-то мычание.
— Не нашел?
— Как сквозь землю провалился!
Теперь Белотелов был где-то совсем близко, я слышал, как его сапоги чавкали в грязи, как он поскользнулся, упал и нехорошо выругался. И вдруг я увидел на еще светлом фоне вечернего неба его тяжелую, неуклюже взмахивающую длинными руками фигуру.
Откуда у меня и сила взялась: я стал на четвереньки и пополз с дороги.
Перебрался кое-как через кювет и лег, прижавшись лицом к холодной, скользкой земле.
Я слышал, шаги Белотелова стихли где-то против меня, и невольно приподнял голову. Мой враг стоял на дороге и прислушивался. Потом по левому кювету прошел в сторону машины, вернулся по правому и опять оказался около меня, чуть на руку мне не наступил. Но ноги его стала засасывать грязь, он выругался, вылез к кювету на твердую почву, скрипнув зубами, простонал:
— Растяпа! Никто бы не узнал — расшибся, и все.
— Поехали! — крикнул дядя Миша. — Наверно, опять где-нибудь рыбку ловит. Смелый парнишка — люблю таких.
— Рыбачок! — весело закричал он. — Ты где? Мы поехали.
Машина загудела и ушла. Кругом темень, ни души, а я ни встать, ни ползти не могу. Правая нога болит и болтается, как неживая. Голова тоже болит, и на лице не поймешь что — не то грязь, не то кровь…
И тут я снова вспомнил, что враг мчится сейчас к городу. Сжал зубы, со стоном опираясь на руки и левое колено, попробовал ползти. Руки вперед выброшу,
При спуске в кювет руки у меня поскользнулись, я куда-то покатился, а что дальше было — не помню.
Очнулся уже не в кювете, а в чьем-то доме. Надо мной был низкий белый потолок, и кто-то лил мне в рот противную водку. Может, оттого и очнулся, что даже от запаха водки меня всегда тошнило.
Кто-то осторожно мокрой тряпкой вытер мне лицо.
— Э, да это начальник! — услышал я над собой знакомый голос. — Как тебя угораздило? То меня хотел в плен взять, теперь сам в мои руки попался.
Я открыл глаза и решил, что теперь-то уж погиб: надо мной склонилась рыжая голова фрица, которого мы упустили, когда пробирались в Золотую Долину.
Из-за плеча немца выглядывала пушистая, такая же, как у него, рыжая головка с огромными, в пятак величиной, васильками.
«Почему такие большие васильки?» — подумал я и опять, наверно, потерял сознание. Потому что когда снова открыл глаза, увидел около себя только Белку.
— Это кто? — шепотом спросил я, кивнув в сторону фрица.
— Это? Мой папа. Он тебя знает. А ты, что, под машину попал? Больно, да?
Я молча кивнул и даже не обрадовался тому, что Соколов оказался все-таки советским человеком. Мысль, что Голенищев, может быть, уже вызывает самолеты, а Белотелов стоит наготове с ракетницей в городском саду, — эта страшная мысль словно подбросила меня, я сел:
— Товарищ Соколов! Товарищ Соколов, везите меня немедленно в НКВД… Слышите, немедленно! Иначе скоро прилетят самолеты… Нельзя терять ни минуты!
— Бредит, бедный! — сказал женский голос. — Ты запряг, Ваня? Вези его скорее в больницу.
«Ну вот, — подумал я, — никто мне не верит! И мама не верит, и Соколов не верит, один Левка готов лезть за мной в огонь и воду». И так мне стало жалко себя, что я заплакал навзрыд. А это со мной очень редко бывает. Только в исключительных случаях.
— Папа, разреши, я с тобой поеду, — услышал я Белкин голос. — Он очень тяжелый, я за ним ухаживать буду.
От этих слов мне стало лучше, и я даже не стонал, когда меня переносили в повозку.
Но было все-таки очень больно, и я опять куда-то покатился, когда меня положили в повозку.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
На операционном столе. Успеют или нет? Налёт.
Как меня везли на повозке, а потом переложили в машину, как несли на носилках в операционную палату, не помню.
Поэтому я очень испугался, когда увидел вокруг себя людей в белых халатах, белых масках, из-под которых виднелись только глаза.
Я сначала подумал, что это куклуксклановцы, [55] такими их показывали как-то в кино. Но одному стали надевать на руки длинные резиновые перчатки, и я догадался, что это врачи и что они хотят мне что-то отрезать.
55
Куклуксклановцы — это американские фашисты. Они охотятся за неграми и всякими передовыми людьми Америки. На них просто страшно смотреть: одеты вроде попов, но только так, что лиц не видно, они спрятаны под белыми клобуками. Думаю, куклуксклановцы прячут лица потому, что им самим стыдно за те штуки, которые они вытворяют. А может, они боятся, как бы им не влетело потом по первое число! — В. М.