Тайна Золотой долины. Четверо из России
Шрифт:
— Дяденька, подождите минуточку, — сказал я как можно спокойнее, так как слышал, будто хирургов только спокойствием и можно взять. Если начнешь кричать, они марлей рот закроют, и готово — уснул! Проснешься, а у тебя уже или руки, или ноги, или кишки какой-нибудь нет — отрезали! Но я не за ногу боялся.
— Дяденька, вы можете уделить мне две минуты?
Врач, которому надевали перчатки, наверно, удивился моему спокойствию и даже повязку с лица попросил снять.
— Пожалуйста. Я к вашим услугам, молодой человек.
— Наклонитесь,
Я рассказал все, что знал про сегодняшний налет, про Белотелова и Голенищева, и о том, как выпрыгнул из машины и как Белотелов меня искал в темноте, чтобы убить. Я попросил, чтобы врач отложил пока операцию и вызвал кого-нибудь из НКВД в больницу. Он выпрямился, пощупал мой лоб, серьезно посмотрел на меня, подумал и сказал остальным врачам:
— Вы пока свободны.
А сам вышел из палаты, но через несколько минут вернулся:
— Сейчас приедут. Как ты себя чувствуешь? На-ка, вот выпей — это тебя подкрепит, — и дал мне в стакане лекарство.
Скоро пришли какие-то двое в белых халатах, но халаты были завязаны плохо, и около шеи виднелись чекистские петлички-то, что мне и надо!
— Здравствуй, малец, — весело поздоровался со мной один, наверно, капитан, потому что на петлице у него была шпала, — рассказывай.
— А вы кто? — спросил я на всякий случай. Мало ли, может, такие же враги, как Белотелов!
— Капитан госбезопасности Любомиров, — отрекомендовался тот, который со шпалой. — А это мой сотрудник.
— А, так это — вы? — улыбнулся я.
— Что? — удивился капитан. — Ты-то откуда меня знаешь?
— Как же мне вас не знать, если вы не хотели мне поверить…
— Позволь, позволь… — сказал Любомиров. — Да как твоя фамилия?
И только я назвал себя, как капитан сразу оживился, повеселел и протянул мне руку:
— Ах, вот ты какой, Молокоед! Ну, ну, давай рассказывай.
Я не стал им говорить все, а сообщил только про Белотелова и Голенищева и про то, что на город вот-вот полетят фашистские самолеты.
Было уже четверть двенадцатого, и я просил чекистов поторопиться. Они пожали мне руку, велели скорей выздоравливать и ушли.
— Ну, а теперь, герой, давай займемся тобой, — сказал врач.
— Можете заниматься, только ногу у меня не отрезайте — самому нужна.
Доктор развеселился (попадаются же иногда такие хорошие врачи! — В. М.), нажал электрическую кнопку, набежали снова те, в белых халатах, и все-таки закрыли мне рот марлей.
Проснулся я уже в другой палате, где, кроме меня, было еще человек семь больных.
— Сколько времени? — шепотом спросил я у няни.
— Без десяти час.
«Вот здорово! — подумал я. — Прошло каких-нибудь полчаса, а мне уже все сделали».
— Нянечка, а ногу отрезали?
Она тихонько засмеялась, откинула с
— Гипс наложили. Врач сказал: через две недели в футбол играть будешь. А теперь спи, — видишь, все спят.
Но мне было не до сна. Один вопрос не давал покоя — успели или нет чекисты поймать Белотелова и Голенищева?
Через час примерно послышался где-то далеко шум самолетов, все ближе и ближе. У меня сердце так и упало: не успели! Но тут и с другой стороны зашумели самолеты — наши истребители! Ястребки просвистели прямо над больницей, и не успел я приподняться на постели, как где-то совсем близко начался воздушный бой.
Я попросил няню погасить свет и открыть черные шторы, которыми делали в больнице затемнение, и увидел великолепное зрелище! То один, то другой самолет загорался и, как огромная ракета, падал вниз. Потом все стихло.
Няня задернула шторы, включила ночник.
— Няня, — поманил я ее к себе, — положите меня на коляску и довезите до телефона.
— Что ты, милый, какой неугомонный! — махала она руками. — Нельзя. Сейчас спать надо.
— Я же не маленький, понимаю. Но если — надо?
Она не соглашалась. Тогда я рассердился и сказал, что если она не отвезет меня сейчас же к телефону, я так начну кричать, что всех разбужу, и ей же от главного врача влетит. Она испугалась и привела ко мне дежурного врача. Тот выслушал меня, ни слова не говоря, и велел дать коляску. Меня повезли по коридору. Открылась дверь с табличкой «Главный врач», и коляску подкатили прямо к телефону.
— Тебе набрать номер или сам наберешь?
— Что я, больной, что ли, какой или умирающий? Конечно, сам!
Я набрал номер нашего домашнего телефона, и мама сразу взяла трубку, она не спала.
— Мам! Ты не знаешь, где это воздушный бой был?
— Да где ты опять пропал? Обещал быть, а не идешь.
Говорит так, будто я недавно из дома вышел, а по голосу чувствую — волнуется. Она у меня всегда такая — умеет себя в руках держать.
— Ты все-таки скажи, мам, где был воздушный бой?
— Где-то недалеко. Прасковья Ивановна говорит: над Шайтанкой.
— А-а, хорошо, что над Шайтанкой. А разве Прасковья Ивановна у тебя сидит?
— У меня.
— Тогда дай ей трубку.
Мама рассердилась и велела немедленно приходить домой. Чудачка, будто я могу!
— Мам! Ты все-таки дай трубку Прасковье Ивановне. Ведь ты со мной разговариваешь, а она же с Димкой не разговаривает и волнуется.
Мама передала трубку Димкиной матери, и я сказал ей, чтобы она о Димке не беспокоилась, что он жив и здоров и скоро придет. Она, конечно, — миллион вопросов, но я пригласил ее прийти завтра ко мне в больницу. Тут мама выхватила у Прасковьи Ивановны трубку и испуганно спросила: