Тайна
Шрифт:
Дядя Джозеф изобразил на лице своем удовольствие и чмокнул губами, представляя себе прекрасную даму, которой он, к сожалению, видеть не мог.
— Теперешнее ее имя Фрэнклэнд, — продолжала Сара. — Конечно, это лучше, чем Тревертон. Муж ее, кажется, страстно любит. И может ли он ее не любить?
— Так, так, это очень хорошо, — заметил старик, — это очень хорошо, если муж любит свою жену. Но ты опять уходишь в какой-то лабиринт. Твое объяснение, мой друг, ничего не объясняет.
— Я должна говорить о них. Портдженский замок принадлежит теперь ее мужу, и они хотят жить
— Но ты опять возвращаешься на старую дорогу.
— Они хотят жить в том самом доме, где скрыта эта тайна; они хотят переделать те комнаты, где лежит письмо. Она сама хочет идти туда, она хочет позабавить свое любопытство…
— Но ведь о письме она ничего не знает?
— Избави Бог!
— У них в доме, конечно, много комнат, и письмо положено в одной; почему же им непременно нужно идти в эту одну?
— Потому, потому что я, глупая, сумасшедшая, я сказала ей, чтоб она не входила в Миртовую комнату!
— Ах, Сара, Сара! Как могла ты это сказать?
— Я не знаю, что со мною сделалось? Она говорила о своем доме с таким наслаждением, воображала себе, что вот она идет по этим старым комнатам… Я не вытерпела и сказала ей: не ходите в Миртовую комнату. Видишь, дядя, это было уже вечером, все углы и стены были темны, зажечь свечу я не хотела, боялась, что она увидит, что на моем лице выражался испуг. Когда я зажгла свечи, мне стало еще хуже. Я не знала, что делала. Я готова была вырвать язык, чтоб не сказать ни слова и однако ж сказала! Помоги мне, дядя Джозеф, ради нашего прошлого времени, помоги мне, дай мне совет!
— Я посоветую тебе, Сара. Только ты не смотри так страшно. Ты не должна смотреть такими глазами. Я тебе посоветую, только ты скажи мне, в чем?
— Разве я тебе не сказала?
— Нет, ты мне еще ни слова не сказала.
— Я теперь тебе скажу…
Она помолчала, внимательно посмотрела на дверь, ведущую в магазин, прислушалась и стала продолжать:
— Мое путешествие еще не окончено, дядя Джозеф. Я еду в Портдженну, пойду в замок, в Миртовую комнату, туда, где лежит письмо. Я не посмею ни уничтожить его, ни взять его оттуда; но я положу его в другое место. Я должна его взять из Миртовой комнаты.
Дядя Джозеф молча покачал головою.
— Я должна взять его оттуда, — продолжала Сара, — прежде чем приедет туда мистрисс Фрэнклэнд. Там есть такие места, которых никогда никто не заметит. Лишь бы мне взять его из этой комнаты, а уж я найду, куда его спрятать.
Дядя Джозеф задумчиво качал головою.
— Одно слово, Сара: знает ли мистрисс Фрэнклэнд, которая комната называется Миртовой?
— Я думаю, что она не знает; спрятавши письмо, я уничтожила все знаки и надписи на дверях. Но они станут искать, обойдут все комнаты.
— Если она и найдет и прочитает письмо, что ж из того?
— Я буду тогда причиною несчастия невинных людей. Я не переживу этого!
— Довольно, довольно, Сара.
— Я должна ехать в Портдженну. Если бы меня ожидала там смерть, я и тогда пойду. Но как сделать, чтоб меня на заметили, чтоб не открыли моего намерения? Ты мужчина! ты старее и опытнее меня, кроме тебя, мне не у кого просите совета.
Дядя Джозеф встал, сложил на груди руки и посмотрев племяннице в глаза.
— Ты едешь? — сказал он. — Скажи мне свое последнее слово: да или нет?
— Да, это мое последнее слово.
— Хорошо. Когда?
— Завтра. Я не должна терять ни одного дня, ни одного часа.
— Скажи мне, действительно ли ты убеждена, что открытие письма будет причиною несчастия?
— Да, если б от этого слова зависела жизнь моя, и тогда я должна была бы сказать: да.
— Тебе ничего более не нужно в этой комнате, как только взять письмо и положить его в другое место?
— Ничего.
— И кроме тебя никто его не должен трогать?
— Никто. Тревертон умер, теперь уж никто.
— Хорошо. Сиди здесь, Сара, и удивляйся, если можешь, но молчи. С этими словами старик пошел к двери, приотворил ее и позвал человека, сидевшего в магазине.
— Самуэль, друг мой! Завтра я должен съездить с моей племянницей — вот с этой дамой — за город. Смотри за магазином, а если кто придет и будет спрашивать мистера Бухмана, говори, уехал за город и возвратится через несколько дней. Вот все. Запри теперь магазин и ступай ужинать; желаю тебе, мой друг, аппетита и хорошего сна.
Прежде чем Самуэль успел поблагодарить за доброе желание, хозяин запер дверь. Прежде чем Сара успела проговорить одно слово, дядя Джозеф одною рукою закрыл ей рот, а другою вынул платок и отер ей слезы.
— Теперь не будем больше ни говорить, ни плакать, — заговорил он веселым голосом. — Сегодня ты спишь здесь, а завтра едем. Ты хотела моего совета — я сам еду с тобою — это вернее всяких советов. Теперь я закурю трубку и подумаю, говорить и действовать будем завтра. А ты ступай в постель. Возьми с собою ящик твоего дяди Макса, пусть он тебе сыграет Моцартову арию, это приятнее, чем плакать и грезить. Зачем так много плакать? Есть тут о чем плакать или думать? Я с тобою, Сара. Я сказал, что твое горе — мое горе; твоя радость — моя радость. Я то же повторю и завтра!
Глава XIII
СНАРУЖИ ЗАМКА
Ночь не изменила планов дяди Джозефа и его племянницы. Странная цель прибытия Сары в Корнуэлль перепутала совершенно и смутила все его мысли, среди которых он сознавал совершенно ясно только то, что Сара находится в опасном положении, и он решился спасти ее, не зная, в какой степени верно избранное ею средство. Ее рассеянные взгляды, ее замешательство, странные речи развеяли все его сомнения. Когда Сара, встретившись с ним на другое утро, стала упрекать себя за то, что вызвала его на такую жертву, он ничего слышать не хотел и объявил решительно, что об этом нечего уж и говорить. Выразивши таким образом свое мнение, дядя Джозеф, чтобы переменить разговор, спросил племянницу, как она провела ночь.