Тайна
Шрифт:
— Ступайте, ступайте, сейчас! — воскликнула Розамонда. — Ступайте, мистер Орридж!
— Я должен прежде навестить нескольких больных в городе, — заметил доктор, улыбаясь.
— Ступайте к ним, не тратя времени, — сказала Розамонда. — Ребенок совершенно спокоен, мне самой гораздо лучше; мы вас не задерживаем. Но, мистер Орридж, будьте снисходительны к этой бедной женщине, скажите ей, что я никогда и не подумала бы удалить ее от себя, если б она не испугала меня. Скажите, что мне очень жаль, скажите…
— Мой друг, если мистрисс Джазеф действительно помешана, то эти извинения совершенно лишние, — прервал мистер Фрэнклэнд. — Гораздо естественнее будет, если мистер Орридж будет столь добр
— Ступайте! Прошу вас! — вскрикнула Розамонда, заметив, что доктор намерен отвечать мистеру Фрэнклэнду.
— Не бойтесь, мистрисс Фрэнклэнд, я не потеряю времени, — сказал доктор, отворяя дверь. — Но помните, что ваш посланный ничего не скажет вам, если найдет вас в таком же положении, как вы теперь, — прибавил доктор и вышел.
— Как будете в Портдженне, не входите в Миртовую комнату! — повторил мистер Фрэнклэнд. — Это странные слова, Розамонда. Кто же эта женщина, в самом деле? Она совершенно чужая. Ни я, ни ты не знаем; встретились мы с нею случайно, и вдруг видим, что она знает о нашем доме, чего и мы не знаем. Странно!
— Она предостерегает меня, Лэнни. Ах, если б мне заснуть и не просыпаться, пока не возвратится доктор.
— Я думаю, эта женщина никому ничего не скажет.
— Не говори этого, Лэнни. Я думаю, я сама способна была бы идти к ней и Спросить, чтоб она объяснила свои слова.
— Даже и тогда ты ничего от нее не узнаешь. Она боится за те последствия, которых мы не предвидим; поэтому она ничего не скажет, и, что еще вероятнее, может быть, отопрется от своих слов.
— В таком случае, мы сами можем объяснить их.
— Каким образом?
— Очень просто. Поедем в Портдженну и станем искать в старом доме Миртовую комнату.
— Вероятно, там есть такая комната.
— Конечно есть. И мы ее найдем, непременно. Тогда ничто не удержит меня. Я узнаю, что там такое! — заключила мистрисс Фрэнклэнд.
Глава XI
ОПЯТЬ СТРАННАЯ ВЕСТЬ
Окончив с возможной поспешностью свои городские визиты, мистер Орридж в час пополудни остановился пред домом мистрисс Норбори. Услышав стук экипажа и быстрый лошадиный топот, лакей проворно сбежал вниз, отворил дверь и ввел доктора в залу, как-то злобно и самодовольно улыбаясь.
— Ну, вы, вероятно, все были удивлены, когда ваша ключница возвратилась вчера вечером? — спросил доктор.
— Да, сэр. Мы были очень удивлены, когда она возвратилась вчера вечером, — отвечал лакей, — но еще более удивились, когда она сегодня утром опять ушла.
— Опять ушла? Что это значит?
— Да, сэр. Она потеряла место и ушла. — Говоря это, лакей оскалил зубы; горничная, случившаяся при этом, слушала его с видимым удовольствием. Ясно, мистрисс Джазеф не пользовалась в людской большою любовью.
Доктор так удивился, услышав эту новость, что уже и не расспрашивал более. Слуга между тем отворил дверь в столовую, и мистер Орридж вошел туда. Мистрисс Норбори сидела у окна и наблюдала своего больного ребенка, который с большим аппетитом пил чай.
— Я знаю, что вы хотите сказать, — произнесла мистрисс Норбори, вставая. — Но прежде посмотрите ребенка.
Доктор осмотрел ребенка и объявил, что он весьма скоро поправляется, после чего нянька унесла его и уложила спать. Лишь только дверь затворилась, мистрисс Норбори решительно обратилась к нему, сказав, что очень хорошо знает, о чем он намерен говорить.
— Но, мистер Орридж, прежде я должна сказать вам кое-что. Я женщина справедливая
— Я ничего не понимаю, — начал было мистер Орридж, — уверяю вас…
— Вы очень хорошо знаете, что я говорю, — перебила мистрисс Норбори. — Не вы ли были поводом, что я послала свою ключницу к мистрисс Фрэнклэнд?
Доктор не мог не сказать: — Да.
— Хорошо, — продолжала мистрисс Норбори тоном судьи, — и следствием того было то, что я имею неприятность вдруг с тремя лицами. Во-первых, мистрисс Фрэнклэнд из глупой прихоти вообразила, что моя ключница напугала ее; во-вторых, мистер Фрэнклэнд вообразил, что таким прихотям надо потакать и прогнал мою ключницу, как какую-нибудь негодницу; наконец, что всего хуже, моя ключница имела дерзость нагрубить мне, прямо в лицо, так что я принуждена была приказать ей оставить мой дом в течение двенадцати часов. Теперь защищайтесь! Но я все знаю, что вы скажете. Я знаю, вам больше нечего было делать, как отослать ее назад. Я не сержусь на вас, помните это, я не сержусь!
— Я не вижу надобности защищаться, — проговорил доктор, воспользовавшись паузой, которую сделала мистрисс Норбори. — Я убежден так же твердо, как вы, что меня не за что обвинять. Только меня крайне удивляет, что, как вы говорите, мистрисс Джазеф поступила невежливо в отношении к вам.
— Невежливо!? — вскричала мистрисс Норбори. — Кто говорит о невежливости? Нагло, дерзко, бесстыдно, я говорю. Мистрисс Джазеф, возвратившись из Тигровой Головы, была или пьяна или помешана, а, может быть, и то и другое. Вы видели ее, вы говорили с нею, можете ли вы сказать, что эта женщина способна говорить дерзости вам прямо в лицо и противоречить вам в то время, когда вы говорите?
— Я должен сказать, что мистрисс Джазеф менее всех способна к поведению подобного рода, — отвечал доктор.
— Хорошо. Теперь слушайте, что тут было, когда она возвратилась вчера вечером, — сказала мистрисс Норбори, приготовляясь к долгому рассказу. — Слушайте. Она приехала, когда мы готовились идти спать. Понятно, что я была удивлена, увидев ее, и позвала в приемную, чтоб спросить объяснение. Кажется, в этом ничего удивительного. Я заметила, что глаза у нее были красные и что смотрела она как-то дико и злобно; я молчала, ожидая ее объяснения. Но она мне ничего не сказала, кроме того, что она испугала мистрисс Фрэнклэнд и что мистер Фрэнклэнд отослал ее назад. Я, естественно, не хотела поверить; она же очень настаивала на своем и решительно объявила, что ничего более не может сказать. «Если вы мне ничего более не скажете, — сказала я, — то я буду вправе думать, что мистрисс Фрэнклэнд поступила с вами несправедливо, единственно по прихоти, из каприза». «Нет, — говорит она, — я никогда не обвиню мистрисс Фрэнклэнд ни в несправедливости, ни в капризах». И так странно она начала смотреть на меня, как никогда не смотрела прежде. «Что это значит?» — спросила я и сама стала смотреть на нее, как она. «Это значит, — отвечала она, — что я справедлива к мистрисс Фрэнклэнд». «Вы, вы, — я говорю, — справедливы? Тогда я вам скажу, что я умею чувствовать оскорбление и что в моих глазах мистрисс Фрэнклэнд необразованная, капризная, бесчувственная женщина». Что ж, как бы вы думали, она сделала? Она подходит ко мне, вообразите, подходит и говорит: «Неправда, неправда; мистрисс Фрэнклэнд ни необразованная, ни капризная, ни бесчувственная женщина». «Вы, кажется, решились противоречить мне во всем, мистрисс Джазеф? — спросила я. — «Нет, — отвечает она, — я решилась только защищать мистрисс Фрэнклэнд от вашей несправедливости». И даю вам честное слово, она говорила этими самыми словами. Что вы на это скажете?