Тайная капитуляция

Даллес Аллен

Новость еще об одном событии, совершенно другого свойства, также пришла к нам еще до выезда в Париж. Утром 12 апреля в Уорм-Спрингс, штат Джорджия, скоропостижно скончался президент Рузвельт. В тот же день присягу принял заменивший его на посту президента Трумен. И в нейтральной Швейцарии, когда мы ее покидали, и в освобожденной Франции, в Париже, у людей было ощущение неоценимой потери в связи со смертью великого человека, который направил мощь Америки на борьбу против гитлеризма в Европе. Его смерть в момент, когда победа была близка, но еще не достигнута, нависла над нами мрачной тенью, когда мы обсуждали операцию «Восход» с Биллом Донованом, который был лично столь близок к Рузвельту. Вера Рузвельта в Донована была движущей силой нашего общего дела и организации, которой было доверено довести это дело до конца.

Гаверниц и я представили Доновану и Расселу Форгану подробный отчет о ходе операции «Восход». Форган был одним из главных помощников Донована и главой парижской миссии УСС, старым моим другом, который постоянно

помогал нашей работе в Берне. Наш отчет был максимально объективным, мы рассказали обо всех наших надеждах и опасениях. Мы невысоко оценивали шансы на успех, поскольку в тот момент Витингоф со своими требованиями воинских почестей и Вольф – без всякой надежды добиться капитуляции своими силами без участия Витингофа – не вселяли оптимизма. Но Донован был полон энтузиазма. Это был именно тот род операций, в которых он желал бороться до конца. Он хотел, чтобы мы использовали все возможные средства для ее успешного завершения. Форган дал нам несколько полезных указаний. Эти два человека видели более общую картину. Они знали, что в Италии у Витингофа союзникам противостояло почти столько же дивизий, сколько было у Кессельринга на Западном фронте. Новости с Западного фронта занимали первые страницы газет. Население стран– союзников желало читать о том, как наши армии врываются на территорию врага, а итальянская кампания соответственно уходила на второй план. Но на итальянской земле будет пролито много американской и британской крови, если немецкие армии продолжат сражаться в Альпах, потому что германское верховное командование в Италии не хочет прекратить баталию, в которой не может победить и которая уже не служит никаким военным целям. И раз у нас появилась возможность остановить войну в Италии, мы обязаны сделать все, чтобы этого добиться.

Донован много знал о том, что творилось в Вашингтоне, и рассказал нам, как развивались события после того, как Советы были оповещены об операции «Восход». Как уже говорилось, я впервые услышал о реакции Советов от Лемницера и Эйри в Аннемассе около месяца назад. Но тогда мы только знали, что Советам было сообщено об операции, и они настаивали на приезде русских генералов в Швейцарию для участия в переговорах с немцами. Позже Сталин, как теперь выяснилось, прислал Рузвельту письмо с обвинениями. Суть письма заключалась в том, что мы готовим сепаратный мир с немцами за спиной Сталина. Рузвельт поверил в добрую волю Сталина и Молотова в Тегеране и в Ялте. Теперь внезапно маски спали. Советская позиция по отношению к операции «Восход» нанесла президенту Рузвельту первый неприятный удар в отношениях с Советами. Письмо, которое Рузвельт отослал незадолго перед смертью 12 апреля, – возможно, последнее его письмо, – было нотой Сталину в отношении операции «Восход», где о ней говорилось как о «бернском инциденте». Теперь проблему унаследовал президент Трумэн.

Это известие удивило и обеспокоило меня. Донован, однако, заверил меня, что, по его убеждению, если капитуляция произойдет, она не вызовет каких-то претензий Советов к США и Британии. Мы действуем честно. Если жизни американцев и других союзников можно спасти безоговорочной капитуляцией немецких армий в Италии, мы должны идти вперед.

Раздумывая над советской позицией, я начал понимать, что, возможно, беспокоило советских лидеров. Если бы мы добились быстрой капитуляции немцев, войска союзников смогли бы первыми оккупировать Триест, ключ к Адриатике. Если бы наш план не удался, и немцы, продолжая сражаться, отступили на удобные оборонительные позиции к западу от Венеции, в тени Альп, силы коммунистов – либо советские войска, прошедшие через Венгрию, либо сторонники Тито из Югославии, поддержанные прокоммунистическими партизанами, – оказались бы в Триесте, а может быть, и еще западнее, раньше нас [14] . Следовательно, у нас была мощная причина добиваться капитуляции. В этом отношении полезно вспомнить, что, если зоны оккупации Германии, включая Берлин, и Австрии были разграничены между союзниками и Советами предыдущими межправительственными соглашениями, то в отношении Северной Италии этого не было сделано, поскольку Италия рассматривалась как союзник. Таким образом, опережающая оккупация этого района прокоммунистическими силами вполне могла определить зоны послевоенного влияния или даже оккупации.

14

Как утверждал Ран, немецкая разведка примерно в это время перехватила разговор между Сталиным и Тито, в котором Сталин настаивал, чтобы Тито подготовил свои войска к броску через Северную Италию вплоть до французской границы. Ран выдвигал теорию, что соединение этих войск с коммунистически настроенными партизанами во Франции создало бы пояс советского контроля, проходящий через Южную и Западную Европу, который мог бы послужить базой для последующей коммунизации и Франции и Италии.

Конечно, лишь после окончания войны я смог узнать все подробности разногласий между Россией и союзниками, которые, как мы увидим далее, стали такой серьезной угрозой для операции «Восход» на ее решающем этапе. Хронология того, что адмирал Лихи назвал «нашей первой желчной ссорой с русскими с тех пор, как они присоединились к союзническому делу», приведена

ниже.

9 марта 1945 г. – фельдмаршал Александер объявляет Объединенному комитету начальников штабов о своем намерении направить двух офицеров в генеральском чине (Лемницера и Эйри) в Швейцарию для ознакомления с германскими предложениями о капитуляции. 11 марта американское и британское правительства приняли решение информировать Советы о развитии ситуации. Послу Гарриману, после того как он передал информацию советскому министру иностранных дел Молотову, на следующий день, 12 марта, было заявлено, что Советское правительство не возражает против переговоров, но желает направить трех советских офицеров для участия в них.

13 марта – генерал-майор Дин, начальник военной миссии США в России и помощник посла Гарримана по военным вопросам, обсуждая с Вашингтоном требование Советов об участии в переговорах, предложил тем не менее, чтобы оно было отклонено, поскольку, по его мнению, это только замедлит ход дела и создаст неприятный прецедент. Он отметил, что мы не участвовали в локальных германских капитуляциях на русском фронте.

15 марта – государственный департамент телеграфировал послу Гарриману инструкцию проинформировать Молотова о том, что советские представители будут с радостью приняты в штабе фельдмаршала Александера, когда капитуляция станет реальностью. Переговоры в Швейцарии носят только пробный характер. Кроме того, поскольку германское предложение относится к капитуляции на англо-американском фронте, только американцы и британцы могут отвечать за ход переговоров.

16 марта – фактический отказ от участия советских представителей в переговорах в Швейцарии, похоже, и привел к противостоянию. Молотов направил безапелляционную ноту Гарриману. Там было заявлено, что, поскольку США отказали СССР в участии в переговорах, которые являются для Советского Союза «неожиданными и неприемлемыми», СССР настаивает, чтобы переговоры с немцами были прерваны.

21 марта – высшие американские дипломатические и военные советники (посол Гарриман, адмирал Лихи, государственный секретарь Стеттиниус и военный секретарь Стимсон), согласившись, что мы не можем поддаваться давлению русских в данном вопросе, просто проинформировали Советское правительство, что 19 марта имели место переговоры с генералом Вольфом, которые не дали никаких особых результатов.

23 марта – в ответ на это Молотов направил ноту уже и британскому и американскому правительствам, обвиняя их в переговорах с немцами «за спиной Советского правительства, которое несет всю тяжесть войны с Германией». К этому оскорбительному обвинению, которое, похоже, разрывало всю ткань англо-американо-советских отношений, было, естественно, привлечено внимание и премьер-министра Черчилля, и президента Рузвельта. Одновременно Молотов заявил, что не будет лично присутствовать на конференции в Сан– Франциско, организуемой в рамках ООН. Это было очевидным выражением советского неудовольствия последними односторонними действиями англичан и американцев, что обеспокоило лидеров по обеим сторонам Атлантики. Как пишет адмирал Лихи: «Открытый разрыв между Россией и ее англосаксонскими союзниками мог бы стать единственным чудом, которое позволило бы предотвратить скорую гибель германских армий». Премьер-министр Черчилль решил, что необходимо вместе с президентом Рузвельтом подготовить и предъявить совместный англо-американский ответ на русский выпад.

24 марта – президент Рузвельт передал по телеграфу личное послание маршалу Сталину, в котором допустил, что имело место недопонимание, но вежливо и твердо заявил, что не может согласиться с прекращением попыток поиска возможной капитуляции, которая спасла бы жизни американцев, особенно в ситуации, когда в переговорах нет «политического подтекста и не нарушаются совместно согласованные принципы требования безоговорочной капитуляции».

3 апреля – Сталин ответил на послание Рузвельта от 23 марта тревожным и возбужденным письмом. Из этого письма ясно, что он воспользовался информацией, собранной советской разведкой о наших переговорах в Швейцарии. Многое в ней было неверным, а возможно, и целенаправленно искаженным. Судя по всему, эта информация долго собиралась и анализировалась, почему и произошла такая задержка с ответом Рузвельту. Помимо других пунктов, в сочинении Сталина содержалось обвинение в том, что немцы согласились «открыть фронт англо-американским войскам и позволить им двигаться на восток в обмен на согласие британцев и американцев облегчить условия перемирия для немцев». Похоже, это подтверждает мою теорию о том, что русские беспокоились, как бы мы не вошли в Триест и Венецию раньше их.

5 апреля – президент Рузвельт ответил на обвинительное письмо Сталина. Черновик письма составляли генерал Маршалл и адмирал Лихи, и оно полностью цитируется Черчиллем. Общий смысл ноты заключался в том, что имели место беседы, но не переговоры и что Сталин дезинформирован, возможно германскими источниками. Намекалось, что действительно вероятной целью немцев может быть стремление посеять раздор между англо-американцами и Советами, мысль, которая беспокоила высшее руководство в Вашингтоне в течение всей операции «Восход». Послание завершалось сильной фразой, которую, по предположению Черчилля, добавил в письмо сам президент Рузвельт: «Искренне говоря, я не могу отделаться от ощущения горького негодования по отношению к Вашим информаторам, кем бы они ни были, за столь подлую интерпретацию моих действий и действий моих подчиненных».