Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Предшественник Запорожца на посту главного пропагандиста вооруженных сил Мехлис, хоть и пытался подстроиться под новый пропагандистский курс, заявляя о необходимости вести воспитание личного состава Красной армии «на ее героических традициях и на героическом прошлом русского народа» [543] , оставался в душе приверженцем ортодоксального интернационалистского большевизма и потому был переведен на другую работу.
Оправдывая, как говорится, оказанное ему доверие, обновленное руководство армейских политорганов приняло экстренные меры по поднятию морального и боевого духа военнослужащих, на который негативным образом повлияли недавние массовые репрессии против начальствующего состава и бессмысленные людские потери в ходе советско-финляндской кампании. 22 февраля 1941 г. армейский комиссар второго ранга Запорожец подписал совершенно секретную директиву № 0024 «Об укреплении партийно-политической и воспитательной работы в частях Красной Армии и борьбе с чрезвычайными происшествиями». В ней с небывалой до сих пор откровенностью описывалась весьма неутешительная морально-психологическая ситуация в армейских коллективах. Констатировалось, в частности, что чрезвычайные происшествия в ряде частей Красной армии принимают угрожающие размеры; случаи самоубийств, убийств, ранений военнослужащих, дезертирства, рукоприкладства, порчи и утери боевого оружия, аварий, катастроф, пожаров продолжают иметь место во всех военных округах, особенно в Ленинградском, Северо-Кавказском, Приволжском и Западном Особом; за 20 дней января 1941 года в результате «ЧП» выбыло из строя убитыми, ранеными около трех рот личного состава; 30,2 % покончивших жизнь самоубийством в 1940 году были представителями начальствующего состава, 13,5 — коммунистами, 35 % — комсомольцами;
543
Известия ЦК КПСС. — 1990. — № 3. — С. 199.
544
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 125. — Д. 86. — Л. 15.
Знакомясь с подобными документами, Сталин не мог не понимать, что приведенные в них факты в определенной мере — следствие той двусмысленной ситуации, в которой оказалась советская пропаганда после подписания советско-германского пакта о ненападении. Получалось, что, с одной стороны, СССР не мог вести пропаганду против нацистов без риска спровоцировать преждевременное вооруженное столкновение с Германией. А с другой стороны, отказ от такой пропаганды был сопряжен с еще большей опасностью, которой была чревата порожденная этим моральная неподготовленность армии и всего советского общества к грядущим испытаниям. Ненормальность положения, в котором оказался Советский Союз по вине своего руководства, была столь очевидна, что не могла не тревожить интеллектуальную общественность страны, в том числе и еврейского происхождения. В октябре 1940 года в ЦК поступил донос, в котором сотрудник газеты «Труд» З.С. Шейнис и преподаватель Высшей дипломатической школы Б.Е. Штейн обвинялись в распространении слухов об ухудшении отношений между СССР и Германией. «Сигнализировалось» также о разговоре Шейниса с И.Г. Эренбургом о том, что статья последнего «Трагедия испанского народа», как и другие материалы, имевшие антигерманскую направленность, запрещаются цензурой потому, что в «Управлении пропаганды и агитации сидит идиот, который извращает решения ЦК». Поскольку донос был передан «на рассмотрение НКВД», то казалось, что упомянутых в нем лиц ждут очень серьезные неприятности. Однако события неожиданно приняли другой оборот. 8 января 1941 г. «Труд» по звонку из секретариата Сталина начал публикацию серии статей всемирно известного обличителя нацизма Л. Фейхтвангера, напечатанных ранее в американском журнале «Post Meridiem». Правда, продолжения не последовало: в Кремле, видимо, решили не осложнять проходивших тогда советско-германских экономических переговоров. Но подспудное развитие антигерманской тенденции в советской пропаганде тем не менее вскоре продолжилось с новой силой. В начале весны режиссер С.М. Эйзенштейн и другие создатели фильма «Александр Невский» (осенью 1939 г. картина вместе с другими 4200 «антигерманскими» произведениями литературы и искусства была запрещена цензурой) неожиданно получили за него Сталинскую премию. 16 марта в «Правде» появилась статья Л.А. Кассиля с высокой оценкой этой картины, для которой вновь открывался путь на широкий экран. Был снят запрет и с показа таких, например, антифашистских лент, как «Семья Оппенгейм» и «Профессор Мамлок», которые незадолго до войны стали опять демонстрироваться публике, правда, только военной, в частях Красной армии. А 24 апреля Сталин позвонил Эренбургу, имя которого с августа 1939 по август 1940 года вообще не появлялось в советской прессе, и дал добро на публикацию его книги «Падение Парижа» в полном объеме, вместе с главами третьей части романа, посвященными гитлеровскому вторжению во Францию, которые не пропускались цензурой, в том числе и из-за употребления в диалогах слова «фашист» [545] .
545
Там же. — Оп. 114. — Д. 219. — Л. 93. Историки спорят. Тринадцать бесед. — М.: Политиздат, 1989. — С. 310–311. Невежин В.А. Синдром наступательной войны. — С. 129–130, 160, 200, 228.
Нараставшая тем временем угроза втягивания Советского Союза во Вторую мировую войну заставляла Сталина действовать все более решительно. 4 мая состоялась передача ему поста председателя СНК СССР, мотивированная «современной напряженной международной обстановкой». Одновременно произошло упрочившее положение Маленкова [546] освобождение Жданова «от обязанности наблюдения за Управлением пропаганды и агитации» и назначение более энергичного и молодого А.С. Щербакова секретарем ЦК по идеологии. В соответствующем постановлении Жданов как бы в утешение объявлялся заместителем Сталина по секретариату ЦК, хотя и без того был им несколько лет. Уже на следующий день последовал сигнал к началу форсированной милитаризации пропаганды. Произошло это в ходе выступлений Сталина в Большом Кремлевском дворце по случаю очередного выпуска командиров, окончивших военные академии. Он обвинил руководство Германии в переходе от «лозунгов освобождения от цепей Версаля» к захватнической политике, и, желая, видимо, приободрить присутствующих, заявил также, что не следует преувеличивать мощь германской армии («в мире нет и не было непобедимых армий») [547] , после чего потребовал «перестроить… пропаганду, агитацию… печать в наступательном духе». По сути, это означало возрождение известного еще с ленинских времен большевистского лозунга о наступательной войне [548] , особенно активно пропагандировавшегося до заключения пакта Молотова — Риббентропа.
546
Об усилении позиций Маленкова в кремлевских верхах свидетельствовала и кадровая рокировка, состоявшаяся в марте 1941 года, когда его ставленник М.З. Сабуров заменил на посту председателя Госплана СССР человека из команды Жданова Н.А. Вознесенского, которого перевели хоть и на престижную, но фактически менее значимую должность первого заместителя председателя СНК СССР по Экономсовету.
547
Исторический архив. — 1994. — № 5. — С. 222. 1995. — № 2. — С. 28–30.
548
Говоря об этом лозунге, следует иметь в виду, что наступательные войны далеко не всегда являются захватническими, довольно часто они преследуют оборонительные цели, направленные на предотвращение уже подготовленной агрессии.
Несмотря на столь воинственные заклинания в узком кругу военных, Сталин не мог не понимать, что советские вооруженные силы, находясь в стадии технического перевооружения, не готовы к большой войне, и поэтому, надеясь во что бы то ни стало оттянуть неизбежное нападение нацистов на СССР, не хотел давать повод германской стороне для обвинений Советского Союза во враждебных намерениях. По этой причине так решительно объявленная им пропагандистская перестройка на деле не вышла за стены номенклатурных кабинетов и фактически свелась к обсуждению в бюрократической тиши Агитпропа очень осторожных по намечавшимся практическим шагам секретных директив «в свете последних указаний т. Сталина».
Задавая отнюдь не боевитый тон этой бумажной работе, новый шеф пропаганды Щербаков озвучил на проходившем 8–9 мая в ЦК совещании руководителей средств массовой информации наставление вождя о том, что контрпропаганду в отношении Германии следует строить так: «Осторожно, не дразнить, повода не давать, аналогии и намеки, но систематически, капля по капле» [549] .
Нерешительность кремлевских верхов привела к тому, что психологическая подготовка населения к войне так и не началась в сколько-нибудь ощутимом виде и широких масштабах. Готовясь втайне перейти к пропаганде в наступательном духе, Агитпроп в то же время продолжал через печать и радио убеждать народ в том, что СССР благодаря «мудрой сталинской внешней политике», не удастся втянуть во «вторую империалистическую войну». Лейтмотивом передовой «Правды» от 15 мая стали следующие поэтические строчки: «Бурна вода истории, угрозы и войну мы взрежем на просторе, как режет киль волну». А 14 июня в печати появилось умиротворяющее (не агрессора, покорившего почти всю Европу, а советский
549
Невежин В.А. Синдром наступательной войны. — С. 190.
Даже 22 июня, если судить по содержанию вышедших в тот день газет, на советской пропагандистской Шипке все было спокойно. «Правда» в тот день пестрела такими пасторальными заголовками: «Травы перестаивают», «Сахарной свекле образцовый уход», «Все колхозы должны иметь свои навозохранилища»…
Евреи и власть в годы войны.
«ЕВРЕЙСКИЙ СИНДРОМ» СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЫ.
Вторгшись в пределы СССР и используя преимущества нападающей стороны, гитлеровские войска развили стремительное наступление. На отдельных направлениях немецкие бронетанковые и моторизированные части вклинивались буквально за часы на десятки километров в глубь советской территории. В таких условиях, особенно в западных областях СССР, не могло быть и речи о сколько-нибудь организованной эвакуации людей и имущества: в большинстве случаев там имело место хаотическое и паническое бегство от врага предоставленных самим себе мирных жителей. Очень немногим беженцам удалось уйти на восток, большинство из них очень быстро оказалось в тылу немецких войск и вынуждено было возвратиться назад. В результате за несколько недель значительная часть советского населения, в том числе и еврейского, оказалась под властью агрессора. Уже после войны на Западе появились свидетельства, исходившие от левых сионистских кругов, о том, что в 1941 году советские власти предприняли специальные меры (даже якобы был издан указ президиума Верховного совета СССР за подписью Калинина) по спасению еврейского населения из угрожаемых районов путем их первоочередной эвакуации. Однако сколько-нибудь убедительных документальных доказательств эти утверждения под собой не имеют. Вместе с тем известно, что, скажем, секретарь ЦК КП Белоруссии П.К. Пономаренко [550] , докладывая Сталину в начале июля о том, что вся агитация вторгшегося врага «идет под флагом борьбы с жидами и коммунистами, что трактуется как синонимы», мягко говоря, не очень лестно отзывался о евреях, утверждая, что панический исход беженцев на восток «объясняется в известной степени большой еврейской прослойкой в городах: их объял животный страх перед Гитлером, и вместо борьбы — бегство». Официально проведение эвакуации регламентировалось строго секретным постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 июня, согласно которому первоочередному вывозу на восток подлежали важнейшие промышленные, сырьевые ценности, продовольствие, ответственные партийные и советские работники, квалифицированные рабочие, инженеры, служащие. Из остального гражданского населения эвакуировались прежде всего молодежь, годная для военной службы, а также женщины и дети, при этом национальный фактор не играл практически никакой роли. Но он брался во главу угла в ходе развернувшихся тогда в прифронтовых районах насильственных этнодепортаций советских граждан, таких, например, национальностей, как немцы и финны, которые в условиях войны стали считаться потенциально опасными [551] .
550
До отъезда в Белоруссию в 1938 году Пономаренко был в аппарате ЦК ВКП(б) заместителем Маленкова по ОРПО, который, как мы помним, являлся тогда ключевым в формировании политики госантисемитизма.
551
Известия ЦК КПСС. — 1990. — № 6. — С. 208. № 7. — С. 211. № 9. — С. 212. № 10. — С. 207.
Поэтому все разговоры о попытках Кремля в годы войны предпринять специальные акции по спасению советских евреев от гитлеровского террора можно однозначно квалифицировать как политическое мифотворчество. Реальность же была такова, что стремительность германского вторжения и как следствие этого неразбериха и хаос, сопутствовавшие отступлению частей Красной армии в первые недели войны, были главными факторами, изначально предопределившими неотвратимость трагедии советского еврейства. Наименьшими шансами на выживание располагали евреи с западных земель, присоединенных к Советскому Союзу в 1939–1940 годах, где таковых насчитывалось около 2 млн. человек. Только 10–12 % из них удалось бежать или эвакуироваться на восток, а основная часть еврейского населения осталась на оккупированной территории. Евреям, проживавшим восточнее советской западной границы 1939 года, где эвакуация происходила более или менее организованно, повезло больше. Примерно половине из них удалось переместиться в глубь страны. Всего под властью оккупантов оказались территории, на которых перед войной проживало 2175 тыс. евреев. Сейчас невозможно определить точные цифры потерь, так как в Советском Союзе национальный признак не учитывался не только при эвакуации граждан, но и при подсчете человеческих жертв. По приблизительным данным, война унесла жизни около 2,8 млн. советских евреев, в том числе 1 млн. человек, погибших в результате целенаправленных нацистских акций истребления. А всего, согласно последним фундаментальным научным изысканиям, за годы Второй мировой войны было уничтожено от 5,29 до более чем 6 млн. евреев [552] .
552
Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации. — С. 5–7. Altshuler М. — Op. cit. — Р. 9, 16. Шварц С.М. Указ. соч. — С. 238, 253. Die Dimension des Volkermordes / Hrsg. von W. Benz. — M"unchen: Oldenburg Verlag, 1991. — S. 560.
Колоссальные гекатомбы были в какой-то мере запрограммированы уже тем формальным casus belli, который содержался в декларации Гитлера, зачитанной по радио министром пропаганды И. Геббельсом 22 июня 1941 г. и содержавшей следующий тезис:
«…Никогда германский народ не испытывал вражды к народам России. Однако, иудейско-большевистские правители Москвы пытались в течение более 20 лет разжечь пожар не только в Германии, но и во всей Европе… Ныне наступил тот час, когда необходимо выступить против этого заговора еврейско-англосаксонских поджигателей войны и точно так же против еврейских властителей большевистского московского центра» [553] .
553
Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации. — С. 39.
Таким образом, в первый же день войны руководство рейха еще раз подтвердило, что воинствующий антисемитизм является краеугольным камнем нацистской пропаганды, призванной обосновывать и освящать любые, даже самые жестокие меры в отношении покоренных народов, и прежде всего геноцид евреев, который стал осуществляться с самого начала нацистского вторжения. Уже 2 июля Р. Гейдрихом была подписана секретная директива с «наиболее важными инструкциями» руководству так называемых эйнзацгрупп СС (созданы в 1938 г.), команд полиции безопасности и СД о проведении «экзекуций» против советских партфункционеров, сотрудников Коминтерна, народных комиссаров, а также евреев [554] [555] .
554
Фактически уничтожение евреев гитлеровцами началось в первые дни войны. Так, входившая в состав эйнзацгруппы «С» зондеркоманда 4а, состоявшая из 80 эсэсовцев, развернула свою деятельность на Украине уже 23 июня. Ею были расстреляны по 5 тыс. евреев в Луцке и Житомире, 30 тыс. евреев в Киеве. Она участвовала в «экзекуциях» в Переяславле, Харькове, Миллерове, Бердичеве, Курске и других городах.
555
Там же. — С. 40.
Массовое истребление евреев нацистская пропаганда представляла остальному советскому населению оккупированных областей как составную и необходимую часть освободительной миссии, взятой на себя германскими властями в борьбе с «жидо-большевизмом», «жестоко угнетавшим народы России». Причем следуя античной формуле «разделяй и властвуй», гитлеровцы объявляли, например, украинцам, что «по крови» они выше русских, так как в средние века испытали на себе «живительное влияние арийской расы» и к тому же украинский кобзарь Тарас Шевченко «был против москалей и являлся другом немцев». Белорусов же убеждали в том, что и в царской России, и в СССР они жили под тройным национальным гнетом: с запада их теснили поляки, с востока — русские, а в самом крае хозяйничали евреи. Генеральный комиссар Белоруссии В. Кубе заявлял: