Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Тем временем просочившимся нелегально на территорию СССР беженцам пришлось иметь дело с НКВД, по предложению которого 10 ноября 1939 г. политбюро образовало специальную комиссию под председательством Берии. Ей поручалось «точно учесть количество беженцев и организовать работу по целесообразному использованию части беженцев как рабочей силы, а также рассмотреть вопрос об обратной эвакуации остальной части их» [480] .
«Обратной эвакуации» подлежали в первую очередь «социально чуждые» и политически неблагонадежные «элементы», а также престарелые, больные и другие нетрудоспособные беженцы. Тем же, чья биография не содержала компрометирующих данных и кто был пригоден к труду, была предложена альтернатива: либо «добровольная» вербовка на тяжелые работы на севере и востоке страны и получение советского паспорта, либо принудительная депортация за советско-германскую границу. Часть беженцев, в основном молодежь, уступив нажиму властей, отправилась работать в советскую глубинку. Другие же — примерно 25 тыс. человек — категорически отказались от советского гражданства, предложенного бывшим польским гражданам указом президиума Верховного Совета СССР от 29 ноября 1939 г., и потребовали отправить их в демократические страны Запада или Палестину. Вскоре все они были возвращены в германскую зону. Третьи, а их было большинство, пытались, избегнув решения их судьбы властями, явочным порядком обосноваться на постоянное жительство в приграничных городах Украины и Белоруссии. Многих из них власти до поры до времени не трогали, так как занимались первое время выявлением, арестами и отправкой в исправительно-трудовые лагеря тех евреев с вновь присоединенных к СССР территорий, кто имел компрометирующее социальное и политическое прошлое (то есть принадлежал к богатым слоям еврейской буржуазии или входил в сионистско-бундовские и клерикальные организации). По некоторым данным, за период с 1939 по май 1941 года в Западной Белоруссии и на Западной Украине
480
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 3. — Д. 1016. — Л. 3.
481
Краткая еврейская энциклопедия. — Т. 8. — С. 298. Бегин М. В белые ночи. — М. — Иерусалим, 1994. — С. 59. Исторические сборники “Мемориала”. Вып. 1 // Репрессии против поляков и польских граждан. — М.: Звенья, 1997. — С. 88–89. Altshuler М. — Op. cit. — P. 28.
С конца июня 1940 года, то есть после того как советские войска вошли в Литву, Латвию, Эстонию, Бессарабию и Северную Буковину, где также проживало значительное количество евреев [482] , руководство СССР, решив с учетом разгоравшейся в Европе войны (поражение Франции и т. д.) максимально обезопасить западные рубежи страны, форсировало выселение оттуда «социально-опасных элементов» и чистку этого региона от беженцев, среди которых евреи составляли 82–84 %. Всего вывозу в глубь страны подверглась около 100 тыс. еврейских беженцев. Они депортировались как спецпереселенцы на основании особой инструкции НКВД, утвержденной 10 апреля, но вступивший в действие только после того, как 5 июня во Львове закончила работу немецкая комиссия по рассмотрению индивидуальных прошений на выезд в германскую зону [483] .
482
В Литве (без Вильнюсского края) — 150000, Латвии — 95000, Эстонии — 5000, Бессарабии и Сев. Буковине — 325000[1560].
483
Исторические сборники “Мемориала“. Вып. 1. — С. 129.
Этапирование в основном осуществлялось на лесозаготовки европейского севера России. Какая там была уготована жизнь переселенцам, становится ясным из их имевшего 152 подписи коллективного письма, отправленного 7 августа в ЦК ВКП(б) из райлеспункта Ильма Елецкого района Архангельской области. Обращение это, написанное на идиш, было исполнено отчаяния и безысходности:
«…Мы работаем босыми в болотах до колен, зарабатывая от одного до трех рублей в день, при очень плохом отношении к нам, работая вместе с различными преступниками. Мы все люди с профессиями, работая по своей специальности, могли бы зарабатывать значительно больше, принося пользу советской власти… На наше обращение к нашим начальникам с просьбой об улучшении нашего положения они отвечают: умирайте, достаточно земли здесь для того, чтобы вас похоронить… Какие грехи мы совершили по отношению к советской власти, что нас так тяжело карают? Мы удрали из бывшей Польши, удирая от аэропланов и бомб, симпатизируя советской власти. Мы рассчитывали на помощь со стороны Советского Союза, прибывая на советскую территорию, мы немедленно начали работать на различных фабриках… И вот 29 июня ночью, после работы, нас взяли, поместили в вагоны и послали сюда на работу при таких условиях, что никто из нас не может заработать даже на еду. И поэтому мы вынуждены голодать целыми днями. Это заставило нас обратиться к вам. Докажите нам наши грехи, и мы возьмем на себя самые тяжкие наказания. Если нет, мы просим разослать нас в различные города, где каждый смог бы работать по своей специальности и где сумеем принести пользу советской власти, а также спастись от голодной смерти».
Письмо попало к Маленкову, который направил его «для принятия необходимых мер» в НКВД СССР. Там этим вопросом занялся начальник Главного управления исправительно-трудовых лагерей и колоний В.В. Чернышов, чиновник, по воспоминаниям знавших его людей, рассудительный и осторожный. 19 декабря он сообщил в ЦК, что по жалобе евреев-спецпереселенцев была проведена проверка, в ходе которой сообщенные ими факты «частично подтвердились». Как докладывал генерал, были приняты меры «для устранения выявленных недочетов», по улучшению санитарного обслуживания спецпереселенцев и привлечению виновников их тяжелого положения к уголовной ответственности. В феврале — марте 1941 года центральный аппарат НКВД вновь заинтересовался проблемой архангельских спецпереселенцев и проверил на сей раз положение дел в Плесецком районе, где было выявлено 11 случаев проявления антисемитизма со стороны работников леспромхозов и членов их семей. С началом войны условия режима, установленного для спецпереселенцев, были несколько смягчены: им было разрешено покинуть спецпоселки и свободно проживать в пределах Архангельской области [484] .
484
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 117. — Д. 158. — Л. 102–103, 104. Исторические сборники “Мемориала”. Вып. 1. — С. 130, 132.
Проблемой беженцев, разумеется, не исчерпывались трудности, с которыми столкнулись власти, налаживая жизнь более 2 млн. евреев с вновь приобретенных территорий. Почти все они в отличие от остальных 3 млн. евреев СССР, имевших за плечами более чем 20-летний багаж советской жизни, практически не подверглись ассимиляции, сохранив в большинстве своем приверженность к традиционному укладу жизни, национальной культуре и родному языку. Принимая это во внимание, советское руководство пошло на открытие в Западной Белоруссии и на Западной Украине довольно значительного количества еврейских школ. К началу 1940 года их насчитывалось, скажем, в Барановичской области — 46, в Вилейской [485] — 32, Пинской — 18, Волынской — 33. Такими же причинами было обусловлено и увеличение в августе 1940 года тиража издававшейся на еврейском языке в Киеве газеты «Дер штерн» [486] [487] . Для этих новых граждан СССР ушла в прошлое введенная в 1932 году при Ю. Пилсудском в высших учебных заведениях Польши так называемая numerus clausus («процентная норма») для евреев. Ранее ограниченные в своем праве на получение высшего образования, теперь они обладали таковым наравне с основными национальностями СССР. Предоставлялись им во всей полноте и политические права. Но поскольку таковые гарантировались советским законодательством лишь формально, в результате состоявшихся 24 марта 1940 г. на присоединенных западных территориях выборов в Верховный совет СССР в числе 55 вновь избранных депутатов евреев вообще не оказалось, хотя их немало проживало в таких крупных городах, как Львов, Гродно, Белосток [488] .
485
Потом вошла в Минскую область.
486
Однако Москва пошла на это очень неохотно, дав санкцию только на минимальное увеличение тиража «Дер штерн»: с 20 до 25 тыс. экземпляров. Когда же в ноябре 1940 года первый секретарь ЦК КП(б)У Н.С. Хрущев попросил увеличить тираж газеты еще на 10 тыс. экземпляров, ЦК ВКП(б) ответил отказом[1561].
487
Там же. — Д. 218. — Л. 111–115. Исторические сборники “Мемориала”. Вып. 1. — С. 66–67.
488
Правда. — 1940. — 28 марта.
Тем не менее, усматривая в событиях 1939–1940 годов залог грядущего обновления еврейской национальной жизни, известный литературовед и критик И.М. Нусинов, выступая в Москве, отмечал, что рост еврейского населения в Советском Союзе благодаря освобождению западных областей Украины и Белоруссии «должен повлечь там за собой бурное возрождение еврейской культуры, а оттуда это возрождение должно перекинуться сюда». Чтобы на месте ознакомиться с проблемами еврейства вновь присоединенных территорий, Нусинов, который до 1939 года руководил еврейской секцией в Союзе советских писателей, вместе со своим преемником на этом посту поэтом П.Д. Маркишем, а также с другими еврейскими литераторами — А.Д. Кушнировым, Л.М. Квитко, С.З. Галкиным и И.М. Добрушиным — выехал в феврале 1940-го в Белоруссию. В Минске они были приняты первым секретарем ЦК КП(б)Б П.К. Пономаренко, присланным в 1938 году из Москвы руководить этой республикой. Потом в сопровождении секретаря еврейской секции ССП Белоруссии поэта З.М. Аксельрода московская делегация отправилась в Белосток. Там в честь столичных гостей был организован «большой еврейский вечер», на который пришли представители местной еврейской общественности. А на следующий день москвичам показали ряд еврейских школ и культурно-просветительных учреждений. Душой этой поездки был упомянутый выше
489
В какой-то мере эта секция стала правопреемницей последовательно существовавших в Белоруссии в 1922–1936 годах еврейского отдела Института белорусской культуры, еврейского сектора Белорусской академии наук, Института еврейской пролетарской культуры[1562].
Возвратившись в Москву, Нусинов и другие побывавшие в Белоруссии литераторы стали ходатаями по жалобам, поступившим от местных жителей. Ими было составлено письмо в правительство с просьбой о прекращении выселения в административном порядке польских евреев в северные районы СССР. Тогда же, в начале 1940 года, Нусинов вместе с Маркишем побывали на приеме у заместителя наркома иностранных дел С.А. Лозовского [490] и проинформировали его о том, что к проживавшим в Белостоке евреям обращаются многочисленные родственники из варшавского гетто и умоляют их помочь выехать в Советский Союз. В ответ Лозовский пообещал помочь [491] . Правда, вряд ли он был уверен в положительном результате. Ведь ему, высокопоставленному чиновнику, было известно, что высшее руководство страны не только не заинтересовано в оказании помощи «чужим» евреям, пусть даже и оказавшимся под нацистским господством, но с некоторых пор все более подозрительно относится к «своим» собственным.
490
Лозовский (Дридзо) родился в 1878 году на Украине в семье бедного еврейского учителя (меламеда). Включившись в революционное движение, в 1901-м вступил в РСДРП. В 1906-м был арестован. Но в 1908-м по дороге из Александровского централа (Иркутск) в ссылку сумел бежать и выехать за границу. С 1911-го был в группе большевиков-«примиренцев» в Париже, редактировал вместе с Троцким газеты «Голос», «Наше слово». Возвратившись в 1917-м в Россию, в июле примкнул к большевистской партии, но в декабре был исключен из нее за призыв к созданию «однородного социалистического правительства» и выступление против партийного руководства профсоюзами. В феврале 1918-го возглавил РСДРП (интернационалистов), довольно малочисленную политическую группу, которая в конце 1919-го влилась в РКП(б). Возглавляя в 1921–1937 годах Красный Интернационал профсоюзов (Профинтерн), помогал Сталину бороться с троцкистами и правыми. До назначения в НКИД работал директором Гослитиздата.
491
РГАСПИ. — Ф.17. — Оп. 125. — Д. 75. — Л. 22. ЦА ФСБ*. — Следственное дело П.Д. Маркиша. Протокол допроса от 8 авг. 1949 г.
* Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации.
ФАКТОР НАЦИСТСКОГО ВЛИЯНИЯ.
Заключив в конце августа 1939-го сделку с Гитлером, Сталин помимо трезвого расчета и прагматизма проявил еще и те качества, за которые в свое время Наполеон назвал Александра I «настоящим византийцем». Желая выиграть время и накопить достаточно сил для ведения большой войны и потому стремясь как можно долее не ввязываться в неизбежную схватку со своим новоиспеченным непредсказуемым союзником, претендовавшим на лавры Карла Великого — покорителя континентальной Европы, советский вождь должен был не только прибегать к политическим мистификациям, но и в который уже раз поступиться принципом большевистского интернационализма. Еще до того как пакт Молотова — Риббентропа стал политической реальностью, Сталин решил отмежеваться в глазах Гитлера от его главных внутренних врагов — немецких коммунистов. 3 июля 1939 г. политбюро распорядилось прекратить издание в Москве газеты немецких антифашистов «Die Deutsche Zeitung», редактор которой был вскоре арестован. Тем самым через казавшуюся еще вчера непреодолимой идеологическую пропасть стал наводиться связующий оба режима мост обоюдовыгодного компромисса. На устроенном 26 июля приеме в честь советских дипломатических представителей в Берлине эксперт германского МИД по вопросам экономики Восточной Европы К.Ю. Шнурре отметил позитивные, с точки зрения германского руководства, изменения, «произошедшие в русском большевизме в последние годы». Конкретизируя свою мысль, он пояснил следом, что в СССР «Коминтерн уже заменен политбюро, которое следует теперь совершенно другой политике»: «Слияние большевизма с национальной историей России, выражающееся в прославлении великих русских людей и подвигов (празднование годовщины Полтавской битвы Петра Первого, битвы на Чудском озере Александра Невского), изменило интернациональный характер большевизма… особенно с тех пор, как Сталин отложил на неопределенный срок мировую революцию». А 2 августа глава МИД Германии И. Риббентроп прямо заявил приглашенному для беседы временному поверенному в делах СССР Г.А. Астахову:
«Не кажется ли Вам, что национальный принцип в Вашей стране начинает преобладать над интернациональным? Это вопрос, который наиболее интересует фюрера…» [492] .
Настоящим подарком для фюрера стала передача германским властям немецких и австрийских политэмигрантов (в том числе и еврейского происхождения), взятых под стражу НКВД начиная с 1937 года. Эта акция приняла массовый характер в первые месяцы 1940-го. В том же году в сталинском руководстве серьезно обсуждалась и возможность роспуска Коминтерна, но его ликвидацию решено было отложить, чтобы это не выглядело как явная уступка немцам.
492
Россия. — 1992. — № 25 (84). — 17–23 июня. Оглашению не подлежит: СССР и Германия. 1939–1941. Документы и материалы / Сост. Ю. Фельштинский. — М.: Московский рабочий, 1991. — С. 29–31. Джилас М. Указ. соч. — С. 30. Безыменский Л.А. Гитлер и Сталин перед схваткой. — М.: Вече, 2000. — С. 271.
Соответствующим образом перестраивалась и советская пропаганда. С осени 1939 года стали запрещаться печатные издания, кинофильмы, радиопередачи, театральные постановки, обличавшие фашизм или содержавшие антигерманские выпады. Существенный импульс этой кампании был дан выступлением 31 октября на заседании Верховного Совета СССР Молотова, который осудил Англию и Францию, ведущих «войну» за «уничтожение гитлеризма» [493] , и тем самым как бы дал понять, что существовавший до августа 1939 года антагонизм между СССР и Германией носил не столько идеологический характер, сколько межгосударственно-политический. Именно это выступление главы советского правительства подвигло студентов ГИТИСа В. Королева и О. Левина обратиться к нему 13 ноября и сообщить, что готовившаяся к постановке в Московском еврейском театре пьеса П.Д. Маркиша «Пир» «подставляет национал-социалистскую Германию», так как «не может не вызвать ярость зрителя, в особенности еврейского, против нее». Тем более, как доносили студенты, представители Комитета по делам искусств, присутствовавшие на предпремьерном прогоне спектакля, заявили им, что эта постановка является ответом театра на еврейские погромы в Германии в 1938 году. Однако в ходе произведенного по этому «сигналу» расследования ничего крамольного в пьесе, посвященной событиям гражданской войны на Украине, не обнаружилось. Председатель Комитета по делам искусств М.Б. Храпченко сообщил тогда в Кремль, что обвинения, выдвинутые авторами письма против сотрудников его ведомства, являются необоснованными [494] . Премьера «Пира» с большим успехом прошла 16 ноября, и в тот же день в «Вечерней Москве» даже появился весьма благожелательный отзыв на нее. Вместе с тем другую пьесу того же автора «Клятва», принятую было к постановке на сцене ГОСЕТа, зритель так и не увидел: ее сюжет о тяжелой судьбе еврейской семьи, бежавшей из гитлеровской Германии в Палестину, вряд ли понравился бы в Берлине [495] ; По той же причине потерпели неудачу и попытки Л.Р. Шейнина, руководящего сотрудника Прокуратуры СССР, автора популярного в те годы детектива «Записки следователя», начать съемки художественного фильма по написанному им на основе архивных документов сценарию о знаменитом судебном процессе 1913 года в Киеве над Менделем Бейлисом, обвиненным в ритуальном убийстве русского мальчика Андрея Ющинского. В картине должны были сниматься актеры ГОСЕТа, а за ее постановку брался С.М. Эйзенштейн, который вместе с Шейниным обратился в Агитпроп за соответствующим разрешением. Но 11 января 1941 г. кинорежиссеру позвонил Жданов и сказал, что предлагаемая им тематика «не представляет интереса».
493
Правда. — 1939. — 1 нояб.
494
Невежин В.А. Метаморфозы советской пропаганды в 1939–1941 годах // Вопросы истории. — 1994. — № 8. — С. 167.
495
Гейзер М.М. Указ. соч. — С. 153.