Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Это был уже не первый отказ, с которым столкнулись Эйзенштейн и Шейнин в верхах. В мае 1940 года они также тщетно пытались добиться у И.Г. Большакова согласия на съемки фильма о шпионских похождениях знаменитого Д. Лоуренса Аравийского [496] . Видимо, Кремль не желал поступаться провозглашенным им 17 сентября 1939 г. нейтралитетом в войне и не хотел так или иначе вмешиваться в германо-английское соперничество на Ближнем Востоке. Взамен знаменитому киномастеру предложили поставить в Большом театре оперу Р. Вагнера «Валькирия». Премьера любимого Гитлером произведения состоялась 21 ноября. Но на реверанс Москвы Берлин отреагировал с холодным высокомерием: присутствовавшие на спектакле немецкие дипломаты назвали его «еврейско-большевистским» [497] . Эта странная постановка продержалась на главной сцене страны всего три месяца, последнее представление оперы состоялось 27 февраля 1941 г. А Эйзенштейн приступил вскоре к выполнению нового сталинского заказа, начав работу над фильмом «Иван Грозный». Так на конкретной судьбе и творчестве бывшего пролеткультовца и создателя киногимна пролетарской революции «Броненосец “Потемкин”» отразилась общая метаморфоза, произошедшая в 30-х годах в советской пропаганде, которая все меньше апеллировала к таким символам, как ленинский броневик, и все больше — к державной мощи Медного всадника.
496
Невежин В.А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии “священных боев” 1939–1941 гг. — М.: АИРО — XX, 1997. — С. 124.
497
Вопросы
АНТИСЕМИТИЗМ КАК ЭЛЕМЕНТ ВЛАСТИ.
Как показали последующие события, курс сталинского руководства на возрождение имперского шовинизма, последовательное уничтожение в партии интернационалистского духа и ленинских кадров, курс, увенчавшийся официальной проповедью примиренчества с нацистской идеологией на международной арене и жестокой расправой с противниками этой идеологии у себя в стране, в конечном итоге обернулся переходом к негласной политике государственного антисемитизма. Очевидные признаки такого перехода проявились в начале мая 1939 года. Тогда Сталин освободил от обязанностей наркома иностранных дел Литвинова, тяготевшего к союзу с западными демократиями и получившего известность в мире хлесткими антифашистскими выступлениями в Лиге наций, и передал этот пост председателю СНК СССР Молотову, который потом вспоминал:
«…Когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: «Убери из наркомата евреев». Слава Богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно. Латыши и евреи… И каждый за собой целый хвост тащил» [498] .
В результате чистки в НКИДе, начатой в 1937-м Ежовым и законченной в 1939-м Молотовым и Берией, была репрессирована большая часть его руководящего состава, в который действительно входило много евреев. В наркомате арестовали, в частности, следующих заведующих отделами: печати — Е.А. Гнедина (сына A.Л. Гельфанда-Парвуса, деятеля германской социал-демократии, скандально известного тайным посредничеством между Лениным и германским генеральным штабом в годы Первой мировой войны), экономического — Б.Д. Розенблюма, второго западного — Г.И. Вайнштейна, дипломатической связи — Г.К. Грикмана. Правда, 13 мая 1939 г. Молотов взял к себе заместителем в НКИД еврея Лозовского. Но это назначение пришлось на момент, когда официальный антисемитизм только формировался, и стало одним из тех последних исключений, которые лишь подтверждали все более закреплявшееся правило. Решение Молотова было продиктовано тем, что он хорошо знал Лозовского еще с дореволюционного времени по совместной подпольной работе в Казани и потому, безусловно доверяя ему, считал «своим человеком», за что потом серьезно поплатился.
498
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 3. — Д. 1009. — Л. 18–25. Сто сорок бесед с Молотовым. — С. 274.
Немецкая дипломатия сразу же отреагировала на ставшую сенсационной кадровую перестановку. Временный поверенный в делах Германии в СССР В. Типпельскирх сообщил 4 мая в Берлин, что отставка Литвинова представляется результатом неожиданного решения Сталина, так как Литвинов еще накануне как ни в чем не бывало принимал британского посла, а сменивший его «Молотов (не еврей) считается «наиболее близким другом и ближайшим соратником» Сталина».
А вот более поздний отклик на это событие такого лидера западной демократии, как У. Черчилль:
«Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес “плутократий”» [499] .
Советские верхи, до которых, возможно, доходили публиковавшиеся тогда Ю. Штрайхером (патологический антисемит из окружения Гитлера) в «Der Sturmer» провокационные призывы силами вермахта искоренить в России еврейство, живо интересовались произведенным ими на немцев эффектом, нацелив посольство в Берлине на получение соответствующей информации. 5 мая один из высокопоставленных сотрудников германского МИД Шнурре констатировал в своем меморандуме, что посетивший его временный поверенный в делах СССР в Германии Г.А. Астахов «коснулся смещения Литвинова и попытался, не задавая прямых вопросов, узнать, приведет ли это событие к изменению нашей позиции в отношении Советского Союза» и что тот «особенно подчеркивал большое значение личности Молотова… который будет оказывать большое влияние на будущую советскую внешнюю политику» [500] . Тот же Астахов, сообщая спустя четыре дня в Москву о встрече с заместителем заведующего отделом печати МИД Германии Б. Штуммом, отмечал, что его собеседник «не удержался от того, чтобы не развить мысли о том, что, мол, уход Литвинова, пользующегося репутацией главного вдохновителя комбинаций, направленных против Германии, также может благотворно отразиться на советско-германских отношениях» [501] .
499
Оглашению не подлежит. — С. 19. Черчилль У. Вторая мировая война. — Кн. 1. — С. 166.
500
Оглашению не подлежит. — С. 20.
501
Рагинский М.Ю. Нюрнберг: перед судом истории. Воспоминания участника Нюрнбергского процесса. — М., 1986. — С. 99. Год кризиса. 1938–1939. — Т.1. — С. 442.
Начавшийся с взаимного дипломатического зондирования политический роман между Москвой и Берлином развивался столь бурно и стремительно, что уже 23 августа в Москву в качестве воспреемника родившегося в результате советско-германского договора о ненападении прилетел германский министр иностранных дел И. Риббентроп. Принятый Сталиным, тот был приятно удивлен не только предложенным им тостом за здоровье Гитлера. Не менее отрадным сюрпризом стало для гостя и вроде бы прозвучавшее из уст советского вождя замечание о том, что тот «ждет лишь того момента, когда в СССР будет достаточно своей интеллигенции, чтобы полностью покончить с засильем в руководстве евреев, которые пока еще ему нужны» [502] [503] .
502
О резонансе в рейхе на такого рода доверительные откровения советских руководителей телеграфировал в Нью-Йорк корреспондент «The Nation» в Германии О.Г. Виллард: «В ответственных кругах Германии распространена уверенность, что соглашение со Сталиным предусматривает применение нюрнбергских законов по отношению к русским евреям и что это будет осуществлено в течение шести месяцев со дня подписания пакта»[1563].
503
Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. — Смоленск: Русич, 1993. — С. 456.
Для таких цинично-прагматичных рассуждений (если они действительно имели место) у Сталина были свои резоны. Ведь не мог он не считаться с тем, что на начало 1939 года из каждой тысячи евреев 268 имели среднее, а 57 — высшее образование, тогда как для русских такие показатели выражались соответственно цифрами 81 и 6 [504] . Хотя это обстоятельство, разумеется, не мешало ему, и возможно раньше препятствовать под различными предлогами назначению евреев на высшие аппаратные посты [505] . Исходившие от вождя национально-кадровые веяния быстро проникали в высшие номенклатурные сферы. Показательно в этой связи свидетельство Густава Вехтера. высокопоставленного эсэсовца, направленного осенью 1939 года на советско-германскую границу для решения вопросов о беженцах. Тот однажды разоткровенничался с контактировавшим с ним советским уполномоченным B.C. Егнаровым (был уволен в запас из органов МВД в чине генерал-майора в июле 1956 г.) на тему о том,
504
Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги. — С. 86.
505
Говорят, что когда однажды Л.М. Каганович, уже будучи наркомом путей сообщения, принес в конце 30-х — начале 40-х годов Сталину список кандидатов на руководящие должности в своем ведомстве, тот отказался его одобрить из-за обилия в нем еврейских фамилий. При этом «хозяин» назидательно заметил, что в свое время ему в аналогичной ситуации пришлось выслушать от Ленина следующее наставление: «Товарищ Сталин! Запомните раз и навсегда и зарубите себе на носу, батенька: если у вас начальник — еврей, то зам непременно должен быть русским! И наоборот!»[1564].
506
Московские новости. — 1991. — 2 июня. — № 22.
Даже если усомниться в достоверности этих конкретных фактов, существует еще и такой объективный и надежный источник, как архивные материалы секретариата и оргбюро ЦК. Документы этих органов, ведавших назначением и перемещением руководящих кадров, свидетельствуют о том, что примерно с лета 1938 года в святая святых партии — аппарате ЦК прекращаются кадровые назначения чиновников еврейского происхождения, а с конца того же года, то есть с началом советско-германского сближения, оттуда исподволь стали устранять евреев (на первых порах по одному и почти незаметно), уцелевших после «большого террора». Причем увольняли их, как правило, под благовидными предлогами, без скандалов и, как правило, с последующим трудоустройством на престижные должности в наркоматы и другие государственные учреждения, откуда их начнут убирать спустя несколько лет [507] . Эта тенденция в кадровой политике Кремля заметно усилилась после заключения советско-германского пакта и продолжала развиваться в дальнейшем по нарастающей. Свою роль в этом процессе сыграли и желание Сталина на «деле» опровергнуть тем самым расхожий штамп геббельсовской пропаганды об СССР как об «иудейско-коммунистическом царстве» [508] , и усиление его подозрительности в отношении собственного еврейства, обусловленное помимо прочего и тем, что в результате заключения пакта с Гитлером советское государство, как и в 1918 году, после «Бреста», оказалось противопоставленным как западным демократиям, так и тесно связанным с ними международным сионистским кругам. Существовали также побудительные причины, так сказать, внутреннего порядка, вызванные постоянно прогрессировавшей личной юдофобией Сталина [509] , предпринятой им государственно-патриотической перестройкой идейной сферы и «большим террором» конца 30-х годов, который, не будучи по сути своей антисемитской акцией, тем не менее устранил из высшего и среднего слоев советской номенклатуры (от членов ЦК ВКП(б), наркомов и заведующих отделами ЦК до начальников главков и отделов в наркоматах и директоров предприятий и их заместителей) достаточно много евреев, сделавших карьеру в благоприятные для них первые послереволюционные и 20-е годы. Правда, в ЦК ВКП(б), состоявшем на март 1939-го из 71 члена, количество евреев по сравнению с февралем 1934-го даже незначительно возросло — с 10 до 11. Однако того же нельзя сказать о динамике еврейского присутствия в высших органах представительной государственной власти. Так, если в 1935 году среди избранных в ЦИК СССР 608 членов было 98 евреев (16 %), то в сформированном в конце 1937 года Верховном Совете СССР, состоявшем из 1143 депутатов, их оказалось всего 47 (4 %) [510] . Много евреев выбыло в годы «большого террора» и из советского министерского корпуса. Были расстреляны такие руководители союзных наркоматов, как А.Д. Брускин (машиностроения), И.Я. Вейцер (внутренней торговли), Г.Н. Каминский (здравоохранения), И.М. Клейнер (комитет по заготовкам сельскохозяйственных продуктов при СНК СССР), М.И. Калманович (зерновых и животноводческих совхозов), А.З. Гилинский (пищевой промышленности), А.П. Розенгольц (внешней торговли), M.Л. Рухимович (оборонной промышленности), Г.Г. Ягода (внутренних дел) и др. С окончанием «ежовщины», в период относительного смягчения режима кадровый террор хоть больше и не свирепствовал так, как прежде, тем не менее все же продолжался. В предвоенные годы были сняты со своих постов такие союзные наркомы еврейского происхождения, как Н.М. Анцелович (лесной промышленности), М.Д. Берман (связи), Б.Л. Ванников (вооружения), С.С. Дукельский (морского флота), М.М. Каганович (авиационной промышленности). Некоторым из них пришлось расстаться с жизнью, но большинству все же удалось отделаться тогда понижением в должности.
507
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 114. — Д. 890. — Л. 204, Д. 893. — Л. 38.
508
Идейно-теоретическую основу пропаганды Третьего рейха помимо гитлеровской «Майн кампф» составлял и объемный опус заместителя фюрера по духовной и идеологической подготовке членов нацистской партии А. Розенберга «Миф XX века. Оценка духовно-интеллектуальной борьбы фигур нашего времени» (1930 г.) о всемирном еврейском заговоре, ставшем причиной всех бед, обрушившихся на арийские народы начиная с падения Римской империи и кончая поражением Германии в Первой мировой войне. Будучи уроженцем Ревеля и прослушав до революции курс лекций в Московском университете, Розенберг много внимания уделял России, воцарение большевиков в которой представлялось ему как следствие все того же заговора во главе с «Троцким (Бронштейном), Зиновьевым (Апфельбаумом), Радеком (Собельсоном) и Кагановичем (мифическая сестра последнего Роза была объявлена нацистской пропагандой третьей женой Сталина. — Авт.), вступившими в сговор с сионистскими плутократами Ротшильдами, Варбургами и Шиффами и подчинившими своей власти податливых и ленивых русских, не способных сохранить чистоту своей расы».
509
В личной библиотеке Сталина в Кремле хранилась книга немецкого журналиста К. Гейдена «История национал-социализма» (Берлин, 1932 г.), в которой вождь подчеркнул следующие слова, сказанные Гитлером в 1922 году: «В правом лагере евреи стараются так резко выразить все имеющиеся недостатки, чтобы как можно больше раздразнить человека из народа; они культивируют жажду денег, цинизм, жестокосердие, отвратительный снобизм. Все больше евреев пробираются в лучшие семьи, в результате ведущий слой нации стал по существу чужд собственному народу»[1565].
510
ГАРФ. — Ф. 7523. — Оп. 10. — Д. 93. — Л. 1—123. Мандельштам Л.И., Ребров М.С. Итоги выборов в Верховные Советы. — М.: Изд. Верховного Совета СССР, 1939. — С. 3—56.
Не миновала сия участь и наркома рыбной промышленности СССР П.С. Жемчужину, единственную тогда в Советском Союзе женщину-министра. Настоящее ее имя — Перл Карповская. Родившись в 1897 году в Екатеринославской губернии, она в 21 год вступила в большевистскую партию, а после Гражданской войны приехала в Москву, где начался ее стремительный взлет наверх. Там она познакомилась с Молотовым, за которого вышла замуж в 1921 году. Это был союз на всю жизнь не только единомышленников, беззаветно преданных большевизму и его вождю Сталину, но и двух любящих сердец, наполненных глубоким романтическим чувством. В первые дни Великой Отечественной войны, собираясь с дочерью в эвакуацию, Жемчужина напишет Мужу:
«Вяченька, родной, любимый мой! Уезжаем, не повидав тебя. Очень тяжело. Но что делать, другого выхода нет. Желаю вам всем много сил и бодрости, чтобы помогли вашими решениями и советами победить врага. Береги себя, береги нашего дорогого нам всем т. Сталина. Рука дрожит. О нас не думай. Думай только о нашей родине и ее жизни. Всей душой всегда и всюду с тобой, любимым, родным. Целую бесконечно много раз».
В ответ Молотов слал жене такие же трогательные теплые письма, начинавшиеся с приветствия: «Полинька, милая, родная моя!» [511] .
511
РГАСПИ. — Ф. 82. — Оп. 2. — Д. 1592. — Л. 1–7.