Тайная страсть отставного генерала
Шрифт:
– Это дети. Как бы не разнесли чего в оранжерее. Не дай Бог, стёкла расколотят или что-нибудь опрокинут.
– Пойду-ка разберусь с ними, – с готовностью отозвалась я.
В оранжерее и в самом деле резвились дети: Никита и три Аристарховских внука. Два мальчика, один из которых был ровесником моего племянника, другой чуть моложе и ещё девочка с зайцами на куртке.
Рядом со шкафом валялся перевернутый стул. Дети устроили какую-то шумную весёлую игру и с громкими воплями носились между растениями в кадках. Курточки, шарфики и варежки
Отправив детей играть на улицу, я вышла в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. И вспомнила о картине Айвазовского, которую упомянул Греков. Не осмотреть ли мне собрание живописи покойного генерала, раз уж представилась такая возможность? В этом доме все двери нараспашку. Есть вероятность, что и «верхняя галерея», как её назвал Пётр Алексеевич, открыта. Но если она верхняя, то должна быть на самом высоком третьем этаже.
И я пошла наверх. Заглянула в первую попавшуюся комнату. Она оказалась спальней. Зато следующая явно была упомянутой галереей. Довольно просторное помещение было сплошь увешано картинами разных размеров. Посреди комнаты, как в музее, стоял диванчик без спинки, чтобы можно было полюбоваться полотнами сидя.
Не успела высмотреть полотно Айвазовского, когда в коридоре послышались шаги. Я отчего-то испугалась и юркнула за оконную занавеску. К счастью, портьера доходила до самого пола, и даже ног моих не должно быть видно снаружи.
Вошли двое. По стуку каблуков я догадалась, что это женщины. Дамы заговорили, и я узнала голоса Татьяны и Аллы.
– Как ты меня напугала! – громким шёпотом произнесла Татьяна. – Я решила, что это Анька. Думала, сейчас увидит, что я шарю в спальне, и поднимет шум.
– Где ты его нашла?
– Говорю же, в спальне.
– А где именно, в каком месте?
Татьяна немного помолчала, а потом тихо пояснила:
– В ящике. Там есть двойное дно.
– В каком?
– Неважно.
– А что тебе там понадобилось, в их спальне?
– Какое тебе до этого дело?! – разозлилась вдруг Татьяна.
– Небось, хотела проверить, сколько брильянтов подарил своей молодой жене твой бывший муж? – ехидно спросила Алла.
– Между прочим, он и твой бывший тоже.
– Да ладно… Дай-ка посмотреть, – примирительно сказала вторая бывшая.
Какое-то время обе молчали, а потом Алла кисло заметила:
– И впрямь, об Аньке хорошо позаботился.
– Ну-ка дай сюда. – Послышался стук каблуков.
Секундная тишина, а потом восклицание Аллы:
– Что ты делаешь?
– Рву. Сейчас сожгу. В этой пепельнице.
Я почувствовала запах дыма.
– Зря, – ядовито буркнула Алла. – Это не настоящее завещание, а черновик.
– Почему?
– Потому. Там нет ни подписей свидетелей, ни нотариального заверения, а только его росчерк. Ты что, никогда не видела настоящего завещания?
– Откуда бы мне!?
На лестнице вдруг послышался топот, затем зазвучали встревоженные
Осторожно отодвинув занавеску, я увидела, что комната уже пуста, а дверь прикрыта. На маленьком журнальном столике, стоявшем у стены, в громоздкой хрустальной пепельнице тлела бумага. Я вышла из своего укрытия, подошла к столику, наклонилась и изо всех сил дунула. Рядом лежат какие-то книги, чего доброго, пожар начнётся. И обидно, что осмотреть картины времени уже нет. Пепел от частично сгоревшей бумаги полетел во все стороны. Я проверила, что оставшийся клочок уже не тлеет, и пошла к двери.
Шум на лестнице затих, похоже, женщины спустились вниз. Что там могло произойти? Я осторожно вышла в коридор, но не успела пройти даже первый лестничный пролёт, как услышала громкий возглас Раисы Львовны:
– О Боже, она умерла! Умерла!
У меня мелькнула страшная мысль о крёстной. Я кубарем скатилась вниз, судорожно хватаясь за перила, чтобы не свернуть себе шею.
У открытой двери кабинета столпились люди: Лора и Рита, сыновья Татьяны, Аристарховы. За ними, вытянув шеи, стояли рядышком две бывшие жены Орлова. Под ногами у всех путались любопытные дети. Увидев тут же Инну Николаевну, живую и здоровую, я облегчённо вздохнула и кинулась к ней:
– Что случилось? Почему такой переполох?
– Ох, Ксюша, на сей раз с Анной несчастье. Говорят, она даже умерла.
– Повесилась? – радостно взвизгнул старший Аристарховский внук, безуспешно пытавшийся проникнуть в кабинет.
– Вон отсюда! – наконец заметила мальчика Раиса Львовна.
Одна из её дочерей схватила пацанов и выгнала в конец коридора. Вторая ловко выудила девочку с зайцами, пытавшуюся проползти в кабинет под ногами Стёпы и Эдика.
Из кабинета послышался голос Грекова:
– Полицию вызвали?
Ему никто не ответил.
Алла, энергично растолкав всех, вошла в комнату. За ней ринулись остальные. Я вошла последней, едва успев захлопнуть дверь перед самым носом Никиты.
Все столпились у кресла, в котором сидела вдова. Глаза её были полузакрыты, губы посинели, черты лица искажены судорогой. Левая рука, сжатая в кулак, лежала на коленях, правая бессильно упала вниз. На полу валялась маленькая кофейная чашка.
– Так позвонили в полицию, в конце концов? – повторил Греков уже раздражённо. – Где Георгий Сергеич?
В этот момент Татьяна, старавшаяся не смотреть на покойницу, подошла к телефонному аппарату на письменном столе, но Греков вскрикнул:
– Стоп! Здесь ничего не трогать, могут быть отпечатки пальцев.
Татьяна нервно дёрнулась и обиженно спросила:
– Чьи отпечатки?
– Убийцы, – глубокомысленно изрек студент-философ. – Не знаете, что ли? На месте преступления ничего нельзя трогать, пока эксперты не придут.
– Какого убийцы, сбрендил что ли? – возмутился его младший брат. – Очевидно же, что тут самоубийство.