Тайная жизнь пчел

Кидд Сью Монк

Я прижималась к ней так крепко, что ее сердце ощущалось как мое собственное. Ее руки гладили меня по спине. Она не говорила: Да ладно тебе, прекрати плакать, все будет хорошо.Такие слова люди часто говорят автоматически, когда хотят, чтобы ты заткнулась. Она говорила:

— Это больно. Я знаю, как это больно. Поплачь, дорогая. Поплачь.

Я так и делала. Прижимаясь ртом к ее платью, я выплакивала весь груз боли, скопившийся за мою жизнь. И она не пыталась от этого уклониться.

Она

вся промокла от моих слез. Вокруг шеи хлопок ее платья прилип к коже. Я видела, как сквозь мокрые места просвечивает чернота ее кожи. Августа была губкой, впитывающей то, что я была уже не в силах удерживать в себе.

Я чувствовала тепло ее рук на своей спине и всякий раз, отрываясь от ее груди, чтобы вдохнуть немного воздуха, слышала волны ее дыхания. Ровного и спокойного. Мои слезы постепенно иссякли, и я расслабилась, позволив себе просто качаться на этих волнах.

Наконец я распрямилась и посмотрела на нее, потрясенная силой этого извержения. Августа провела пальцем по изгибу моего носа и печально улыбнулась.

— Простите, — сказала я.

— Не извиняйся, — сказала Августа.

Она подошла к комоду и достала из верхнего ящика белый носовой платок. Он был отглажен и сложен, с монограммой «А. В.», вышитой серебряной ниткой. Она промокнула мне лицо.

— Я хочу, чтобы вы знали, — сказала я, — что я не поверила Т. Рэю, когда он мне это сказал. Я знаю, что она никогда бы меня не бросила. Я хотела все о ней узнать и доказать ему, что он врет.

Августа подняла руку и ущипнула себя под очками за переносицу.

— И поэтому ты убежала? Я кивнула.

— Вдобавок мы с Розалин попали в неприятную историю в городе, и я знала, что если останусь, Т. Рэй меня просто убьет.

— Что за неприятная история?

Мне не хотелось продолжать. Я смотрела в пол.

— Речь идет о том, как Розалин получила синяки и рану на голове?

— Все, что она собиралась сделать — зарегистрироваться для выборов.

Августа прищурилась, словно старалась что-нибудь понять.

— Значит, так, начни с самого начала, ладно? Расскажи мне, что произошло. И не спеши.

Я, как могла, рассказала ей все печальные подробности, стараясь ничего не упустить: Розалин, тренирующаяся писать свое имя; трое мужчин, насмехающихся над ней; как она сплюнула им на ботинки.

— Полицейский отвез нас в тюрьму, — сказала я и услышала, как странно прозвучали эти слова. Можно только вообразить, насколько странно они звучали для Августы.

— В тюрьму? — сказала Августа. Она словно обмякла. — Они посадили вас в тюрьму?Каково было обвинение?

— Полицейский сказал, что Розалин напала на тех людей, но я была там и знаю, что она лишь защищалась. Вот и все.

Подбородок Августы напрягся, а спина распрямилась.

— Как долго вас там продержали?

—

Я пробыла там совсем недолго. Т. Рэй приехал и забрал меня, но Розалин они не отпустили. А затем эти люди вернулись и избили ее.

— Матерь Божья, — сказала Августа. Ее слова повисли над нами. Я подумала о духе Марии, рассеянном повсюду. Ее сердце — красная чаша, наполненная яростью, скрытая среди обыкновенных вещей. Не об этом ли говорила Августа?

— Ну и как же она в конце концов выбралась? Иногда нужно просто сделать глубокий вдох и выложить все начистоту:

— Я пошла в больницу, куда ее привезли, чтобы наложить швы, и вывела ее оттуда так, что полицейский не заметил.

— Матерь Божья, — сказала она уже во второй раз. Августа встала и сделала круг по комнате.

— Я бы никогда не стала этого делать, если бы Т. Рэй не сказал, что мужчина, который бил Розалин, — самый ярый ненавистник цветных на свете и с него станется вернуться, чтобы ее убить. Я просто не могла ее там оставить.

Это было страшно — то, как мои секреты разлетелись по комнате, словно бы мусоровоз, сдав назад, вывалил все свое мерзкое содержимое посреди комнаты, и Августа должна теперь это разгребать. Но это не сильно пугало меня. Больше всего пугало то, как она откинулась на стуле и глядела в окно, скользя взглядом по моей макушке, глядя в никуда, в пустой воздух. И ее мысли — непостижимая тайна.

У меня горела шея.

— Я не хочу быть плохой, — сказала я и посмотрела на свои руки, сложенные вместе, как на молитве. — Но я не могу ничего поделать.

Я было решила, что уже выплакала все слезы, но они вновь покатились у меня из-под век.

— Я делаю все не так. Я все время вру. Не вам. Нет, вам тоже — но только когда иначе никак. И я ненавижу людей. Не только Т. Рэя, но многих еще. Девочек в школе, а они ведь не сделали мне ничего плохого — только не обращали на меня внимания. Ненавижу Уиллифред Марчант, тибуронскую знаменитость, а ведь я даже с ней не знакома. Иногда ненавижу Розалин за то, что из-за нее чувствую себя неловко. И когда я вначале жила здесь, то ненавидела Июну.

Нас затопила тишина. Она поднималась, подобно воде. Я слышала рев в своей голове, шум дождя — в ушах.

Посмотри на меня. Положи свою руку поверх моей. Скажи что-нибудь.

К этому моменту из носа у меня текло так же, как и из глаз. Я хлюпала, вытирала щеки, не в силах заставить свой рот прекратить выплевывать все эти страшные вещи о себе. Когда я все скажу… ну, если она сможет и тогда меня любить, если она сможет сказать: Лили, ты все равно уникальный цветок, выращенный на Земле,тогда, возможно, я смогу посмотреть в зеркала ее гостиной, чтобы увидеть реку, сверкающую в моих глазах, чистую и ясную реку.