Тайная жизнь пчел
Шрифт:
— Я отлично все помню, — сказала Августа. Я выложила фотографию моей мамы на кедровый сундук.
Августа подошла и взяла снимок в руки.
— Ты просто ее копия.
Она обратила взгляд на меня — взгляд своих больших блестящих глаз, с пламенем, пылающим внутри. Мне захотелось хотя бы раз взглянуть на мир этими глазами.
— Это моя мама, — сказала я.
— Я знаю, милая. Твоей мамой была Дебора Фонтанель Оуэнс.
Я посмотрела на нее. Моргнула. Она сделала шаг
Августа вытащила стул из-под туалетного столика и поставила возле сундука, сев ко мне лицом.
— Я очень рада, что мы наконец сможем поговорить.
Ее колено почти касалось моего. Прошла целая минута, и никто из нас не проронил ни слова. Она держала фотографию, ждала, когда я первой нарушу молчание.
— Вы все это время знали, что она моя мама, — сказала я, не понимая, чувствую ли я злость, предательство или же простое удивление.
Она накрыла мою руку своей и погладила мою кожу большим пальцем.
— В день, когда ты здесь появилась, я увидела в тебе Дебору, какой она была в твоем возрасте. Я знала, что у Деборы была дочь, но я не могла поверить, что это ты; было просто невероятно, чтобы дочь Деборы вот так объявилась у меня в гостиной. Но затем ты сказала, что тебя зовут Лили, и в эту минуту я поняла, кто ты такая.
Наверное, мне следовало ожидать чего-то подобного. Я чувствовала, как слезы собираются у меня в горле.
— Но… но вы не сказали мне ни слова. Почему вы мне ничего не сказали?
— Потому что ты не была готова о ней узнать. Я не хотела, чтобы ты опять убежала. Я хотела дать тебе возможность почувствовать себя увереннее, укрепить свое сердце. У нас достаточно времени для всего. Лили. Нужно понимать, когда стоит поторопить события, а когда лучше повременить. И когда нужно позволить вещам просто течь своим чередом. Это я и пыталась делать.
Я сидела, притихнув. Как я могла на нее сердиться? Я же делала то же самое. Скрывала то, что знала, а ведь в моих побуждениях не было и капли ее благородства.
— Мая мне говорила, — сказала я.
— Мая говорила тебе что?
— Я увидела, как она делает дорожку из крекеров с пастилой, чтобы выгнать тараканов. Отец однажды рассказывал мне, что моя мама делала то же самое. Я подумала, что мама могла научиться этому у Маи. И я спросила: «Вы были знакомы с Деборой Фонтанель?» И Мая сказала, что да, Дебора Фонтанель жила в медовом домике.
Августа покачала головой.
— Боже. ТЫ помнишь, я говорила тебе, что была в Ричмонде домработницей, прежде чем найти работу в школе? Ну так вот, это был дом твоей мамы.
Дом моей мамы.Было удивительно думать о ней как о человеке,
— Вы знали ее маленькой?
— Я ухаживала за ней, — сказала Августа. — Я гладила ее платья и укладывала ее школьные завтраки в бумажные пакеты. Она обожала ореховую пасту. Ей больше ничего не было нужно. Только ореховая паста, с понедельника по пятницу. Все это время я сидела не дыша.
— А что еще она любила?
— Она любила своих кукол. Она устраивала им в саду маленькие чаепития, а я делала для них крошечные бутербродики и раскладывала по тарелочкам.
Она замолчала, что-то вспоминая.
— Но вот чего она не любила, так это делать уроки. Мне приходилось все время стоять у нее над душой. Гоняться за ней повсюду. Однажды она залезла на дерево, спрятавшись там, чтобы не учить стихотворение Роберта Фроста. Я нашла ее, залезла к ней с книгой и не давала спуститься, пока она не выучила все наизусть.
Закрыв глаза, я представила мою маму, сидящую на ветке рядом с Августой и зубрящую «Снежный вечер в лесу» — стихотворение, которое мне и самой когда-то приходилось учить. Я позволила своей голове бессильно повиснуть. Я закрыла глаза.
— Лили, прежде чем мы будем дальше говорить о твоей маме, я хочу, чтобы ты рассказала мне, как ты сюда попала. Хорошо?
Я открыла глаза и кивнула.
— Ты говорила, что твой отец умер.
Я посмотрела на ее руку, которая все еще лежала на моей, опасаясь, что она ее уберет.
— Я это выдумала, — сказала я. — Он не умер. Он лишь заслуживает умереть.
— Терренс Рэй, — сказала она.
— Вы знаете и моего отца?
— Нет, никогда его не видела. Только слышала о нем от Деборы.
— Я называла его Т. Рэй.
— Не папой?
— Он совсем не похож на папу.
— Что ты хочешь сказать?
— Он все время орет.
— На тебя?
— На все на свете. Но я убежала не из-за этого.
— Из-за чего же?
— Т. Рэй… он сказал мне, что моя мама… — Из меня потекли слезы, и слова исторгались в виде высоких трудноразличимых звуков. — Он сказал, что она бросила меня, что она бросила нас обоих и убежала.
В моей груди разбилась стеклянная стена — стена, о существовании которой я и не подозревала.
Августа сдвинулась на край стула и раскрыла объятия, так же как она раскрывала их для Июны в день, когда они нашли Маину предсмертную записку. Я приникла к Августе, и ее руки обвили меня. Это чувство невозможно передать словами: Августа меня обнимала.