Тайная жизнь великих писателей
Шрифт:
Урожденная Лала Карсон Смит, а впоследствии Карсон Маккалерс была буквально рождена для литературной славы. Спросите у ее матери, если не верите. Маргарита Уотерс Смит, внучка героя Гражданской войны, рассказывала всем и каждому: на то, что ее нерожденный ребенок достигнет огромных высот в искусстве, указывают особые мистические знаки. К сожалению, эти таинственные оракулы ошиблись с полом ребенка, поэтому Маргарите пришлось отказаться от выбранного заранее имени Энрико Карузо и назвать девочку Лалой в честь своей бабки.
С маленькой Лалой носились как с писаной торбой. Мать была убеждена, что призвание девочки — музыка, и хвасталась друзьям, будто малышка может плакать в определенной тональности. С самого раннего детства Лалу усаживали за пианино — по мнению матери, это должно было пробудить скрывавшуюся в ней гениальность.
В семнадцать лет Карсон отправилась в Нью-Йорк — учиться
В 1945 году, уже добившись мировой известности, Карсон снова вышла замуж за своего бывшего мужа Ривза. Однако если он за это время и изменился, то только к худшему. Воображение Ривза захватила навязчивая идея, что им с женой следует вместе покончить с собой. Когда пришедшая в ужас Карсон отказалась, Ривз смирился и в 1953 году отошел в мир иной без нее, поселившись в парижском отеле и приняв смертельную дозу барбитуратов. Еще более тяжелым ударом для Карсон два года спустя стала смерть ее матери, слепо обожавшей дочь. Лишившись эмоциональной поддержки, Маккалерс погрузилась в глубокую депрессию, из которой так до конца и не выкарабкалась. После нескольких инсультов ее наполовину парализовало, а в 1962 году у Маккалерс обнаружили рак груди; операции на руке, ноге, бедре и пальцах сильно ограничили возможность заниматься литературным трудом. Под конец жизни Маккалерс могла печатать только одной рукой и писала не больше одной страницы в день. Очередной инсульт стал для нее фатальным. Маккалерс на сорок семь дней впала в кому и 29 сентября 1967 года умерла.
Маккалерс была увлечена русской литературой, в частности творчеством таких писателей, как Чехов, Достоевский, Тургенев и Толстой. Она также имела обыкновение сталкиваться с их родственниками в общественном транспорте. Однажды они с матерью ехали по улицам Нью-Йорка в автобусе, у них незаметно завязался разговор с царственной на вид русской дамой. Мамаша Маккалерс не переставая зудела о литературных успехах своей дочурки, в ответ собеседница заметила, что ее отец тоже был писателем. Что же это была за дама? Графиня Толстая.
НА ОДНОЙ ЛЕГЕНДАРНОЙ ВЕЧЕРИНКЕ, ЕСЛИ ВЕРИТЬ СЛУХАМ, КАРСОН МАККАЛЕРС ТАНЦЕВАЛА НА СТОЛЕ С МЭРИЛИН МОНРО, А АРТУР МИЛЛЕР И ИСАК ДИНЕСЕН ИХ ПОДЗУЖИВАЛИ.
Одной из самых известных вечеринок в истории литературы, куда наверняка хотели бы перенестись на машине времени все современные
Эти четверо представляли собой весьма пеструю компанию. Эрудит и очкарик Миллер недавно закончил очередную пьесу и пока не начал другую, он еще отходил от недавней судебной тяжбы с федеральным правительством, вызванной его отказом появиться перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности. Мэрилин Монро, вышедшая за него замуж за два года до этого, находилась на пике славы и уже проявляла первые признаки расстройства психики, которое тремя годами позже привело к ее смерти. Она явилась в черном облегающем платье, выгодно подчеркивавшем ее роскошный бюст. Маккалерс, как обычно, и физически, и в смысле душевного состояния представляла собой развалину. После серии инсультов левая половина ее тела была парализована. Карен Бликсен, которой на тот момент стукнуло семьдесят четыре, была самой старшей среди присутствовавших. И находилась во многих отношениях в самой худшей форме. Со времен расцвета Бликсен минул уже не один десяток лет, ее здоровье подточили сифилис и анорексия. Карен весила не больше сорока килограммов, курила одну сигарету за другой и глотала амфетамины как конфеты.
Когда гостей пригласили к столу, Бликсен заказала чуть ли не единственные продукты, которые она употребляла: устрицы и шампанское. Ошеломленный Миллер спросил, какой доктор прописал ей столь странную диету. Бликсен смерила его испепеляющим взглядом. «Доктор? — переспросила она. — Доктора в ужасе, но я люблю шампанское и устрицы тоже люблю, они мне на пользу». На этом разговор о диетах закончился. (Для справки: несколькими днями позже баронесса Бликсен была срочно госпитализирована с тяжелой формой истощения.)
Поразительно, но эти три женщины, кажется, неплохо поладили. Возможно, их связывали общие проблемы. Бликсен была так очарована красотой Мэрилин, ее жизненной силой и невинно-наивным видом, что сравнила ее с маленьким львенком, каких она видела в Африке. Маккалерс же считала эту вечеринку самой лучшей из всех, какие она когда-либо давала. Однако слухи, что под конец вечера три дамы вместе танцевали на мраморном столе, оказались беспочвенными — во всяком случае, если верить Артуру Миллеру.
Среди поклонников Карсон Маккалерс был и Ян Флеминг, создатель Джеймса Бонда. Автор шпионских историй был настолько покорен ее романом «Отражения в золотом глазу», что в ее честь назвал свою виллу на Ямайке «Золотым глазом».
Под конец жизни у Маккалерс развилась маниакальная привязанность к белому цвету. Уверовав в то, что она мистически связана с духом Эмили Дикинсон, Маккалерс стала одеваться во все белое и настоятельно советовала друзьям покрасить свои комнаты белой краской. Она и интервью давала, облачившись только в белую ночную сорочку и теннисные туфли.
ДЖЕРОМ СЭЛИНДЖЕР
Джером Дэвид Сэлинджер возвел в ранг искусства умение создавать себе загадочный образ, удалившись от мира, живя затворником и ни с кем не вступая в контакты. (Тот же ловкий трюк в свое время проделали Грета Гарбо и Говард Хьюз.) Если судить исключительно по объемам, то вклад Сэлинджера в литературу невелик. Но мало кого из авторов можно поставить на одну ступень с этим человеком, который однажды сам факт публикации своих произведений обозвал «жутким вторжением в мою личную жизнь». А ведь многие писатели за такое вмешательство готовы глотку кому-нибудь перегрызть.
73
Из интервью, взятого у Д.Д. Сэлинджера по телефону и опубликованного в «Нью-Йорк тайме» 3 ноября 1974 г.