Тайник
Шрифт:
Он не протестовал, когда она подняла одеяло, открыв его ноги. И не пошевелился, пока она разглядывала его подошвы в поисках следов того, что он выходил на улицу минувшей ночью. Раздвинутые шторы и открытое окно свидетельствовали о том, что у него опять был приступ. Раньше он никогда не ходил по коньку крыши и не стоял на подоконнике ночью, но его подсознание не всегда руководствовалось тем, что делают и чего не делают разумные люди.
— Лунатики редко подвергают себя опасности, — втолковывали Маргарет. — Ночью они делают то же самое, что
В этом-то, думала Маргарет мрачно, все и дело.
Но если Адриан и выходил ночью за пределы своей комнаты, а не просто ходил по ней взад-вперед, никаких следов этого на его подошвах не сохранилось. Мысленно вычеркнув приступ снохождения из списка потенциальных пятен на экране психологического состояния своего сына, Маргарет приступила к осмотру постели. Она даже не имитировала нежность, когда сунула обе руки ему под бедра в поисках мокрых пятен на простыне и матрасе. С облегчением обнаружила, что их там нет. С комой наяву, как она называла его периодические погружения в транс среди бела дня, она справится.
Было время, когда она делала это с нежностью. Тогда она называла его своим бедным мальчиком, своим дорогим малышом, не похожим на трех ее других сыновей, здоровых и успешных, таким чувствительным ко всему, что происходило вокруг. И пробуждала его от сна наяву, нежно поглаживая по щекам. Она массировала ему голову, пока он не просыпался, и ласковыми словами возвращала его на землю.
Но не теперь. Братец Филдер выжал из нее молоко материнской нежности и заботы досуха. Поехал бы Адриан с ней в Буэ, и ничего подобного не случилось бы. Хотя он, конечно, не мужчина, но присутствие еще одного человека, к тому же свидетеля, наверняка заставило бы братца Филдера подумать, прежде чем бросаться на нее.
Маргарет схватила одеяло за край, сорвала его со своего сына и швырнула на пол. Выдернула у него из-под головы подушку. Когда он заморгал, она сказала:
— С меня хватит. Сам занимайся своей жизнью.
Адриан посмотрел на мать, на окно, потом снова на мать и на одеяло на полу. Его не затрясло от холода. Он не пошевелился.
— Вылезай из постели! — рявкнула Маргарет.
Только тогда он проснулся окончательно и спросил:
«Я опять…» — имея в виду окно.
— А ты как думаешь? И да, и нет. — Она имела в виду окно и постель. — Мы нанимаем поверенного.
— Их здесь называют…
— Да плевать я хотела на то, как их тут называют! Я нанимаю поверенного, и ты едешь со мной.
Она подошла к гардеробу и вынула из него халат. Бросила сыну и, когда тот поднялся с постели, закрыла окно.
Когда она повернулась к нему снова, то встретила его взгляд, и по его выражению ей стало ясно, что он полностью отдает себе отчет в происходящем и начинает реагировать на ее вторжение в его комнату. Было похоже, будто осознание того, что она осматривала его тело и окружающие его предметы, медленно просачивалось в его мозг, и она видела, как это происходит: сначала забрезжило понимание, затем
— Ты стучала? — спросил он.
— Не говори ерунды. Как ты думаешь?
— Ответь мне.
— Не смей так разговаривать с матерью. Знаешь, через что я прошла сегодня утром? Знаешь, где я была? И знаешь почему?
— Я хочу знать, стучала ли ты.
— Да ты сам себя послушай. Знаешь, на кого ты похож?
— Не уходи от ответа. Я имею право…
— Вот именно. Ты имеешь право. Этим-то я и занимаюсь с самого рассвета. Забочусь о соблюдении твоих прав. Пытаюсь вернуть тебе то, что принадлежит тебе по праву. Пытаюсь — без всякой благодарности — втолковать это тем самым людям, которые вырвали твои права прямо у тебя из рук.
— Я хочу знать…
— Ты скулишь, как сопливый двухлетка. Прекрати. Да, я стучала. Я колотила в дверь. Я кричала. И если ты считаешь, что я должна была уйти и спокойно дожидаться, пока ты соизволишь вынырнуть из своего крошечного придуманного мирка, то ты сильно ошибаешься. Я устала работать на того, кто совершенно не стремится работать сам на себя. Одевайся. Будешь действовать. Сейчас же. Или я все бросаю.
— Бросай.
Маргарет стала наступать на сына, радуясь тому, что ростом он пошел в отца, а не в нее. Она была на два, нет, почти на три дюйма выше. И пользовалась этим.
— Ты невыносим. Нельзя вечно мириться с поражением. Ты хотя бы представляешь, какое впечатление ты производишь? И что думают о тебе женщины?
Он подошел к комоду, с которого взял пачку «Бенсон и Хеджес». Вытряхнул сигарету и закурил. Глубоко затянулся и некоторое время молчал. От его ленивых движений ей чуть не стало плохо.
— Адриан!
Услышав свой визг, Маргарет ужаснулась: ее голос звучал в точности как голос ее матери-уборщицы — те же нотки безнадежности и страха, которые она маскировала яростью.
— Отвечай мне, черт тебя побери. Я этого не потерплю. Я приехала на Гернси для того, чтобы обеспечить твое будущее, и не собираюсь стоять здесь и терпеть твое обращение со мной, как будто я…
— Что? — Он стремительно обернулся. — Как будто ты что? Предмет мебели? Который двигают то туда, то сюда? Как ты обращаешься со мной?!
— Яне…
— Думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься? Чего ты всегда добивалась? Чтобы все было так, как ты хочешь. Как ты запланировала.
— Как ты можешь так говорить? Я работала. Я выбивалась из сил. Я организовывала. Я устраивала. С тех пор как ты родился, я жила только ради того, чтобы ты мог гордиться своей жизнью. Чтобы ты чувствовал себя ровней со своими братьями и сестрами. Чтобы ты стал человеком.
— Не смеши меня. Ты всю жизнь делала из меня бездельника, а теперь, когда я стал им, ты пытаешься сбросить меня со своей шеи. Думаешь, я не вижу? Думаешь, я не понимаю? В этом все дело. Для этого ты сюда приехала.