Тайник

Джордж Элизабет

У нее болела голова. Слишком много новых идей наполнили череп, они словно давили на него изнутри, сражаясь за наиболее выгодную позицию, чтобы получить как можно больше внимания. Но ей не хотелось уделять внимание ни одной из них. Ей хотелось только спать.

Она обогнула дом сбоку, где уже обрезали на зиму потерявшие листву кусты розового сада. Сразу за ним дорога делала еще один поворот к конюшням, где Рут держала машину. Когда она, подъехав к воротам, нажала на тормоз, то поняла, что у нее нет сил открыть дверцу.

Поэтому она просто повернула ключ зажигания, остановила мотор и положила голову на рулевое колесо.

Она чувствовала, как в салон ровера просачивается холод, но не двинулась с места, с закрытыми глазами слушая успокоительную тишину. Ничто не утешало ее так, как тишина. Ведь она не таит в себе ничего нового.

Однако Рут понимала, что так долго сидеть нельзя. Нужно было принять лекарство. И отдохнуть. Господи, как ей нужно отдохнуть.

Чтобы открыть дверцу, ей пришлось навалиться на нее плечом. Оказавшись снаружи, Рут с удивлением обнаружила, что у нее нет сил дойти по засыпанной гравием дорожке к оранжерее, откуда она сможет попасть в дом. Поэтому она прислонилась к машине и тут заметила какое-то движение возле утиного пруда.

Она сразу подумала о Поле Филдере и о том, что кто-то должен сообщить ему новость о наследстве, которое не будет таким огромным, как пообещал ему ранее Доминик Форрест. Хотя для него это не важно. Его семья разорена, отцовский бизнес рухнул под безжалостным натиском прогресса и модернизации. Поэтому любые деньги, которые так или иначе попадут ему в руки, покажутся ему огромной суммой, куда большей, чем все, на что он мог рассчитывать… если он, конечно, знал о завещании Ги. Но это была еще одна мысль, додумывать которую до конца у Рут не было охоты.

Чтобы дойти до утиного пруда, ей пришлось собрать всю волю в кулак. Но когда Рут добралась до него и вышла между двумя рододендронами на берег, где пруд раскинулся перед ней, точно оловянная тарелка, чей цвет был позаимствован у неба, то обнаружила, что вовсе не Пола, деловито восстанавливающего укрытия для уток, видела она издалека. Вместо него у края пруда стоял человек из Лондона. Примерно в ярде от него в траве валялись брошенные инструменты. Однако смотрел он не на них, а на утиное кладбище на другом берегу.

Рут хотела развернуться и пойти назад к дому, надеясь, что он ее не заметит. Но он поглядел на нее, потом опять на могилы и спросил:

— Что случилось?

— Кому-то не понравились утки, — ответила она.

— Кому они могли не понравиться? Они же безобидные.

— Казалось бы, так оно и есть.

Больше она ничего не добавила, но, когда он снова взглянул на нее, ей показалось, будто он прочел правду по ее лицу.

— И укрытия тоже разрушили? — снова задал он вопрос — А кто строил их заново?

— Пол и Ги. Они хотели сделать все как было. Весь пруд был их совместной идеей.

— Может быть, кому-то

это не понравилось. — И он поглядел на дом.

— Не думаю, — ответила она, хотя сама слышала, как неискренне звучат ее слова, и боялась, что он не поверит ей ни на секунду. — Вы же сами сказали: «Кому могли не нравиться утки?»

— Значит, кому-то не нравился Пол? Или те отношения, которые связывали его с вашим братом?

— Вы сейчас думаете об Адриане.

— А он способен на ревность?

Рут подумала, что Адриан способен на что угодно. Но обсуждать племянника с этим человеком или с кем-нибудь еще она не собиралась.

— Здесь сыро, — заметила она. — Оставляю вас наедине с вашими мыслями, мистер Сент-Джеймс Я иду домой.

Он пошел следом, незваный. Молча хромал бок о бок с ней. Они прошли сквозь кустарник в оранжерею, дверь которой была незапертой, как всегда.

Он сразу обратил на это внимание. И спросил, всегда ли это так.

— Да. Всегда. Здесь, на Гернси, не то что в Лондоне. Люди не привыкли бояться. Замки не нужны.

Отвечая, она чувствовала на себе его взгляд и, когда повернулась к нему спиной и зашагала по кирпичному полу через влажную атмосферу теплицы, ощущала, как его серо-голубые глаза буквально буравят ее затылок. Она догадывалась, на какие размышления навела его незапертая дверь: всякий, кто хотел зла ее брату, мог спокойно войти и сделать свое дело. Вот и хорошо, такое направление его мыслей устраивало ее куда больше, чем то, которое они приняли за разговором о невинных утках. Ни одной секунды она не верила, что смерть брата была связана с вторжением в дом какого-то незнакомца. Но пусть уж лучше лондонец развлекает себя такими соображениями, чем подозревает Адриана.

— Я говорил с миссис Даффи, — сообщил он. — Вы были в городе?

— Я встречалась с адвокатом Ги. А также его банкирами и брокерами.

Они прошли в утреннюю комнату. Валери, заметила она, уже побывала там. Шторы были раздвинуты, в окна лился белесый декабрьский свет, газовый камин разгонял холод. На столике рядом с диваном стоял кофе в стеклянном кофейнике, рядом с ним чашка и блюдце. Коробка с нитками и иголками была открыта, словно в ожидании начала работы над новым гобеленом, на крышке бюро стопкой лежали письма.

Все в комнате словно говорило о том, что сегодняшний день был такой же, как всегда. Но он был не такой. И никогда ни один день уже не будет таким, как прежде.

При мысли об этом Рут заговорила. Она рассказала Сент-Джеймсу обо всем, что узнала в Сент-Питер-Порте. Опустившись на диван, она указала ему на кресло. Он выслушал ее молча, а когда она закончила, предложил несколько возможных объяснений. Большинство из них приходили ей в голову по дороге из города. Да и как могло быть иначе, когда в конце того пути, по которому они ее вели, затаилось убийство?