Тайник
Шрифт:
— Кровь на их руках, — заявил Грэм Узли, — И я сделаю так, что они заплатят. О, они будут отпираться, конечно. С пеной у рта будут доказывать, что они ни при чем. Но когда мы опубликуем доказательства… И вот как я хочу это сделать, слышите, вы, двое. Сначала их имена напечатают в газете, и пусть они тогда отпираются и нанимают себе адвокатов, если хотят. Тут и доказательства подоспеют, и тогда они повертятся, как должны были вертеться еще в те времена, когда фрицы сдались союзникам. Вот когда все должно было открыться. И про доносчиков,
Старик договорился до того, что на губах у него показалась пена. Лицо стало синеть, и Дебора начала беспокоиться за его сердце. Она поняла, что пора объяснить, что они не те, за кого он их принимает, не репортеры, которые пришли выслушать его историю и опубликовать ее в газете.
— Мистер Узли, мне ужасно жаль… — начала она.
— Нет! — Он оттолкнул свой стул от стола с такой неожиданной силой, что кофе расплескался из их кружек, а молоко — из кувшина. — Не верите — идите за мной. Мой сын Фрэнк и я, мы нашли доказательства, слышите?
Он стал с трудом подниматься со стула, и Чероки соскочил с места, чтобы ему помочь. Но Грэм оттолкнул его протянутую руку и заковылял к выходу. И снова им не оставалось ничего, кроме как следовать за ним и задабривать его в надежде, что сын вернется домой раньше, чем старик причинит себе вред своими стараниями.
Прежде всего Сент-Джеймс поехал к Даффи. Он не удивился, обнаружив, что в коттедже никого нет. Был разгар дня, и Валери с Кевином, вне всякого сомнения, работали: он — в одном из обширных парков Ле-Репозуара, она — в самом доме. Ему нужна была она. Подтекст, который он ощущал в ее словах во время их прошлого разговора, нуждался в объяснении, и особенно теперь, когда он узнал, что Генри Мулен — ее брат.
Он нашел ее, как и ожидал, в большом доме, куда его пропустили, когда он представился одному из полицейских, которые прочесывали парк. На его звонок в дверь она вышла со свертком простыней под мышкой.
Сент-Джеймс не стал тратить время на общепринятые любезности. Преимущество неожиданности было на его стороне, и он не хотел лишиться его, пустословя понапрасну и давая ей возможность собраться с мыслями. Поэтому он начал с места в карьер:
— Почему вы сразу не сказали мне, что в этом деле замешана еще одна блондинка?
Валери Даффи не отвечала, но он видел, как смятение в ее взгляде уступило место каким-то внутренним расчетам. Ее глаза забегали, словно она искала мужа. Сент-Джеймс понимал, что его поддержка ей сейчас не помешает, и твердо вознамерился заставить ее обойтись без таковой.
— Я вас не понимаю, — тихо сказала она, положила простыни на пол у порога, повернулась и пошла в дом.
Он последовал за ней в каменный холл, где ледяной воздух хранил воспоминания о запахе дров, давно прогоревших в камине. Остановившись у длинного узкого стола в центре, она начала обирать засохшие листья и готовые упасть ягоды со стоявшей
— Вы заявляли, что видели светловолосую женщину, которая следовала по пятам за Ги Бруаром в бухту в день его смерти, — продолжил наступление Сент-Джеймс.
— Это была американка…
— То есть вы хотели, чтобы мы в это поверили.
Она подняла на него взгляд.
— Я ее видела.
— Кого-то вы видели. Но есть и другие светловолосые женщины. Просто вы не упомянули о них в свое время.
— Миссис Эббот блондинка.
— А также, я полагаю, и ваша племянница. Синтия.
К чести Валери, она продолжала смотреть ему в лицо, не отводя глаз. Опять же к ее чести, она не произнесла ни слова, пока не поняла, как много ему известно. Она была неглупа.
— Я говорил с Генри Муленом, — сказал Сент-Джеймс- И по-моему, видел вашу племянницу. Он пытался убедить меня в том, что отослал ее на Олдерни, к бабке, но мне отчего-то кажется, что если у Синтии и есть бабушка, то живет она совсем не там. Почему ваш брат прячет Синтию в доме, миссис Даффи? Он что, держит ее под замком?
— У нее сейчас тяжелый период, — проговорила наконец Валери Даффи и вернулась к цветам и ягодам, прежде чем продолжить. — С девочками ее возраста постоянно такое случается.
— Что же это за трудности такие, которые требуют домашнего ареста?
— Трудность одна — с ними невозможно говорить. То есть невозможно ничего втолковать. Они не слушают.
— А что им надо втолковывать?
— Да то, что их причуды им только вредят.
— А ее причуда?
— Откуда мне знать?
— Ваш брат так не считает, — ответил Сент-Джеймс — Он говорит, что именно с вами она делилась секретами. После разговора с ним у меня возникло впечатление, что вы с ней близки.
— Нет, не очень.
Она отнесла горсть листьев к камину и бросила их туда. Из кармана передника достала какую-то тряпицу и стала вытирать ею пыль с каминной полки.
— Значит, вы одобряете то, что отец запирает дочь в доме?
Пока она преодолевает эти свои трудности?
— Я этого не говорила. Мне очень жаль, что Генри…
Она умолкла, перестала вытирать пыль и, похоже, попыталась собраться с мыслями.
Сент-Джеймс спросил:
— Почему мистер Бруар оставил ей деньги? Именно ей, а не другим девочкам? Почему семнадцатилетняя девочка унаследовала небольшое состояние в обход собственных детей завещателя и своих единокровных сестер? Какой в этом смысл?
— Она не единственная наследница. Если вы знаете про Син, значит, вам и о Поле сказали. У того тоже есть братья и сестра. Даже больше, чем у Син. И никто из них не был упомянут в завещании. Я не знаю, почему мистер Бруар так поступил. Может быть, ему доставляло удовольствие думать о том, какие ссоры начнутся между братьями и сестрами, когда один из них унаследует такую кучу денег.