Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина
Шрифт:
В письме Толкина к другу, иезуиту Роберту Марри (декабрь 1953 года), содержится знаменитое рассуждение:
Разумеется, «Властелин Колец» в основе своей произведение религиозное и католическое; поначалу так сложилось неосознанно, а вот переработка была уже вполне сознательной. Поэтому я или не вкладывал, или решительно устранял из вымышленного мира практически все ссылки на «религию», на культы и обряды. Ведь религиозный элемент вобрали в себя сюжет и символика (L 142).
Далее Толкин добавляет, что все это «звучит куда более самоуверенно, нежели я на самом деле чувствую», поскольку он «на сознательном уровне планировал крайне немного».
Тем не менее «Властелин Колец» — книга христианская и каноническая и по замыслу, и по духу. Она насквозь пропитана ощущением вечности, объективной реальности добра и зла, премудрого Промысла Божьего (ощущением, что неким непостижимым образом Господь управляет всем, что есть, и даже кажущимися
34
Цитата из письма №328.
В христианском откровении Толкин видел сближение и слияние истории и легенды, а в Теле Христовом — восстановленный мост от этого мира к миру иному. Он убедил в этом Льюиса (хотя свою роль сыграл и «Вечный Человек» Честертона) во время прогулки вокруг Модлин–Колледжа. Прогулка эта легла в основу длинной поэмы Толкина «Мифопея». Он переворачивает с ног на голову старый рационалистический довод против христианства — оно, дескать, «слишком хорошо, чтобы быть правдой». Не надо принимать желаемое за действительное. А может быть, нам хочется, чтобы христианское учение оказалось истинным, потому что желание это заложено в нашу природу Создателем? Разве голод не доказывает существование пищи? Мифы об умирающем и воскресающем божестве или волшебные сказки об исцелении и о торжестве добродетели существуют, поскольку мы непременно ищем того, что призваны найти. Природа была создана для благодати. Наши сердца не лгали. Творец мира раз и навсегда оправдал и отстоял в Иисусе Христе те мимолетные отблески «радости за пределами стен мира, острой, как горе» [35] , которую дарит нам искусство.
35
Цитата из эссе «О волшебных сказках».
Толкин явно не считал себя апологетом в том смысле, что Льюис. Он не чувствовал в себе призвания выступить на литературной сцене в роли пишущего о христианстве, не говоря уже о богословии или о религиозной философии. И тем не менее с посмертной публикацией «Писем» в 1981 году стало ясно, что христианская вера и мироощущение, усвоенные сперва от матери, а позже — от опекуна, отца Моргана (Толкин называл его «вторым отцом»), насквозь пронизывают всю его жизнь.
Американская католическая писательница Фланнери О'Коннор [36] тоже писала о «религии» не напрямую. Подобно Толкину, она пыталась изобразить, как благодать и грех действуют в реальном мире.
36
Фланнери О'Коннор (1925–1964) — американская писательница, автор романов («Мудрая кровь») и коротких рассказов (сборник «Хорошего человека найти нелегко»), мастер американской «южной готики».
Так называемый католический роман совсем не обязательно повествует о христианском или католическом мире: это просто–напросто такое произведение, в котором мир нам открывается в свете христианских истин… От романиста требуется создать иллюзию целого мира, населенного правдоподобными персонажами, и ключевая разница между романистом–ортодоксальным христианином и романистом–приверженцем натурализма заключается в том, что романист–христианин живет во вселенной куда более обширной. Он верит, что мир земной включает в себя также и сверхъестественное. Но это вовсе не снимает с него обязанности изображать земное и физическое: напротив, обязанность эта только возрастает [37] .
37
Flannery O'Connor, Mystery and Manners, ed. Sally and Robert Fitzgerald (Farrar, Straus 8c Giroux. 1962), p. 173, 175.
В отличие от Толкина Фланнери О'Коннор не стремилась создавать альтернативные космологии грандиозных масштабов, но то, что она говорит о своем творческом методе, применимо и к Толкину. О праведности Толкина я судить не берусь, но, как мне кажется, он сполна обладал тем качеством, которое сегодня называют «духовностью»; ею и озарены его произведения. Озадаченный читатель–нехристианин в письме к Толкину говорит: вы создали мир, «в котором некая вера словно разлита повсюду, без видимого источника, точно свет от незримой лампы» (L 328). На это Толкин отвечает:
О
Духовность Толкина, несомненно, глубоко католическая. Прежде всего следует отметить специфически католический аспект христианства, который почти целиком связан с Пречистой Девой. Догматы о Деве Марии подчеркивают или, если угодно, «запечатлевают» все то, во что верят католики, — идет ли речь о воплощении, о судьбе человека, о любви Господа к своему творению или о том, как именно Он намерен спасти свое творение от смерти.
Дав Деве Марии именование (Theotokos) «Богородица», ранняя Церковь на Ефесском соборе [38] не пыталась поставить тварное создание превыше Предвечного Господа, словно бы Мария существовала прежде Него. Титул противостоял расхожей ереси, согласно которой Иисус изначально был просто человеком и лишь позже (при крещении в Иордане) в него вошел божественный дух. Церковь пыталась сказать вот что: будучи человеком, Он был при этом и Богом.
Это различие предполагает новое понимание человеческого бытия, которое мы пытаемся осмыслить по сей день. Древние знали, что мы — физические, «природные» твари, подобно животным, растениям и минералам. В то же время они видели, что наши разум и воля устремлены в бесконечность, чего нет у других живых существ. Этот «сверхъестественный» аспект свидетельствует о том, что мы укоренены в божественном. Иудеи и особенно ранние христиане пошли еще дальше. Они знали, что мы не просто созданы Богом, но «обращены лицом» к Нему, поскольку Он обратил Свой лик к нам. Иными словами, мы — не просто наделенные разумом создания, но личности. Утверждая, что в Христе человеческая (сотварная) плоть и душа стали вместилищем не человеческой, но божеств венной ипостаси, мы тем самым говорим: в уникальном событии Христа лицо, которое мы обращали к Господу, явилось лицом, которое Господь обращает к нам.
38
На Ефесском соборе 431 года было принято постановление о богоматеринстве Марии.
Мать Иисуса, Дева Мария, неизбежно — мать божественной ипостаси. Она не просто произвела на свет человеческое тело, в которое вошел Бог. Даровав Богородице ее титул, церковь отстаивает и мысль о том, что материнство нельзя воспринимать как биологическую связь и только; оно всегда «личностно». Женщина производит на свет не просто плоть, не просто человеческую природу, но — ребенка, то есть всегда — личность.
Учение о Деве Марии заключает в себе вселенский смысл. Человеческое естество Иисуса Христа существует не в «блестящей изоляции» [39] : Христос получает свою плоть от женщины. А значит, Он связан с материальным миром через Мать. И тотчас Он становится уязвимым: что происходит с вселенной, происходит с Ним, и наоборот. Он вступил в мир как Бог и несет его на Своих плечах; так что, когда Он умирает и воскресает, и вступает в жизнь вечную, по–прежнему во плоти (преображенной), материальная вселенная — и в первую очередь Его мать — тоже воскрешена и может быть вознесена в небо. Посредством Святого Духа мы вовлечены в это таинство и участвуем в нем. Отсюда — догмат об Успении Богородицы [40] и возвеличивании ее как Царицы вселенной (о последнем из таинств розария Толкин рассуждает в примечании к письму №212). Хотя то, что выделяет ее среди всех сотворенных созданий, как ни парадоксально, не отрезает ее от всего человечества.
39
Блестящая изоляция (splendid isolation) — политический термин, обозначающий внешнюю политику Британской империи в XIX веке, которая заключалась в поддержании баланса сил в мире и отказе от участия в долговременных международных союзах. С тех пор используется как устойчивая идиома (прим. М. Артамоновой).
40
Папа Пий XII в 1950 году провозгласил как догмат, что Божья Матерь взята на небо нетленной.
Коронованию Царицы Небесной издавна посвящены последние 10 молитв в чтении славных тайн по розарию (Прим. ред.).