Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина
Шрифт:
Здесь Толкин солидарен с прочими «инклингами» и всеми теми, кто верит, что христианство не отменяет мифопеи или поэтического знания, но открывает новую эру «крещеной мифологии», которая уже не религия, а «волшебная сказка», жизненно–необходимое поэтическое воплощение великого таинства, свершающегося в мире. «Искусство прошло проверку на подлинность. Господь — Владыка ангелов, и людей, и — эльфов. История и Легенда сошлись — и слились воедино». Христос явился в мир, но «но это еще не конец» [117] . Когда же придет конец, даже тогда не перестанут придумывать истории и слагать музыку.
117
Мк 13:7.
Высшая
Таков признак хорошей волшебной сказки — сказки более высокого и более совершенного уровня, — какими бы неправдоподобными ни были ее события, какими бы фантастическими или ужасными приключениями она ни изобиловала, когда наступает «поворот», у ребенка или взрослого, ее выслушивающего, перехватывает дыхание, замирает сердце, а на глаза едва не наворачиваются (а то и впрямь наворачиваются) слезы. Подобной силой воздействия обладает любая форма литературного искусства, и все же ощущение это — особого свойства.
Такого «поворота» не добиться догматичным утверждением, сколько бы правды в нем ни было. Так его вызвать невозможно, ибо это чувство — своего рода миг прозрения и, как мы уже убедились, подразумевает образное восприятие, то есть способность постигать глубинную суть явлений. Его порождает скорее поэзия, рожденная непосредственным переживанием, нежели проза, передающая опосредованный опыт. (Вот почему, когда Юлиана Норвичская [118] говорит: «Все будет хорошо, и все будет хорошо, и все, что ни есть, будет хорошо», мы верим ей больше, чем банальному утверждению вроде: «Расслабься, все будет о'кей».)
118
Юлиана Норвичская (1342–1416) — монахиня–отшельница, жившая при церкви св. Юлиана в Норвиче, великий английский мистик.
«Есть такое место, “небеса” называется, где все то доброе, что не закончено здесь, обретает завершение; где находят продолжение ненаписанные истории и несбывшиеся надежды» (L 45). Сказания, пришедшие к нам от Толкина через его сына, остались незаконченными. Вне всякого сомнения, сами по себе они — не более чем бледная и несовершенная тень того, что Толкин пытался привнести в мир. Остается надеяться, что однажды мы увидим и услышим, как их завершит автор Арды Исцеленной. Тем не менее даже в таком виде древо этих сказок — вполне достойный фон для единственной истинно волшебной сказки — истории воплощения. Тем, кто слышал слово «христианство», но никогда не читал Евангелие осознанно и вдумчиво (или хотя бы не изнывая от скуки), чтение Толкина может заменить откровение. Книги Толкина позволят им услышать Евангелие словно в первый раз, как поразительную новость, какой оно и было даже для богов, слагавших музыку до начала времен.
В этой книге я попытался объяснить, почему Толкин — один
Толкин и впрямь немало страдал, как и все, кто живет в тяжелые времена, — и непосредственно, и косвенно, сочувствуя другим. Он был сыном своей эпохи, человеком современности, и однако через веру, надежду, любовь вышел за пределы своего времени. Его книги мрачны, они еще мрачнее, чем дано осознать литературоведам, однако насквозь пронизаны надеждой (эстель), которую нам надо отыскать в себе, если мы хотим идти дальше, не сворачивая.
Взять все эти великие дела, господин Фродо, о которых говорится в старых песнях и сказках, ну, приключения, так я их называю. Я всегда думал, что знаменитые герои и прочие храбрецы просто ехали себе и смотрели — нет ли какого приключеньица? Они ведь были необыкновенные, а жизнь, признаться, зачастую скучновата. Вот они и пускались в путь — просто так, чтобы кровь разогнать. Но я перебрал все легенды и понял, что в тех, которые самые лучшие, ну, которые по–настоящему западают в душу, дела обстоят не так. Героев забрасывали в приключение, не спросившись у них самих, — так уж лежал их путь, если говорить вашими словами. Думаю, правда, им представлялось сколько угодно случаев махнуть на все рукой и податься домой, как и нам с вами, но никто на попятный не шел.
Сэм был втянут в легенду «за уши»: в Бэг—Энде Гандальв втаскивает его через окно в комнату и «наказывает» за подслушивание, отсылает в Мордор вместе с Фродо. Подобно Сэму, мы вступаем в историю, завороженно слушая Повесть о Кольце. Подобно Сэму, мы обнаруживаем, что как только мы оказались внутри такой истории, пойти на попятный трудно, ведь жизнь наша изменилась без возврата. Мы знаем, какое зло угрожает нам, знаем тьму, поглощающую свет. Мы понимаем, что нас призвали в строй, дабы свет не исчез с лица земли. Наши знания о свете и красоте, которые стоит защищать, вдохновляют подвижников — в том числе и хоббитов, которые готовы рискнуть жизнью из любви к уютной красоте Шира.
Отблеск света и красоты, который, собственно, в защите не нуждается, утешает героя на пути и дарует ему душевный покой в разгар сражений. В самом сердце Мордора, поглядев на небо, Сэм видит, как
сверкнула звездочка. Красота ее так поразила Сэма, что у него забилось сердце, и к маленькому путнику, затерянному в мрачной, всеми проклятой стране, внезапно вернулась надежда. Его пронзила ясная и холодная, как луч звезды, мысль: Тьма не вечна, и не так уж много места занимает она в мире, а свет и высшая красота, царящие за ее пределами, пребудут вечно.
Это — отсвет высшей эльфийской красоты, вдохновляющей героев и в Третью Эпоху, и ныне, в Седьмую Эпоху Солнца.
Приложения
АРХЕТИП ПУТЕШЕСТВИЯ: ТОЛКИН И ЮНГ
Мы убедились, что поход Кольца с самого начала представлен и как неотвратимый духовный процесс, и как физическое путешествие сквозь тяготы и опасности. Работы Юнга, описывающие целительное путешествие самости, помогут истолковывать отдельные стороны этого процесса.