Тайное становится явным

Зверев Сергей Иванович

Туманов уперся коленом в пол; кряхтя, сдал назад. Еще уперся, еще сдал… Нащупал связанными руками коленку Дины. Стал толчками передвигаться вверх. Зона кармана, пусто… Женщина очнулась.

– Туманов, что ты делаешь?

– Ухаживаю, – отозвался он. – Это что за нога? Не соображу я, Дина…

– Это моя нога… – она всхлипнула.

– Твоя, твоя. Не отберу. Левая, правая?

Она задумалась. Потом неуверенно сообщила:

– Левая. А тебе какая нужна?

– Правая.

– Правая рядом. Дать?

– Ляг на спину и не трепыхайся.

Дальнейший процесс поиска химерического ножа сопровождался кряхтением и довольвно забавными телодвижениями.

– Не могу достать… – хрипнул Туманов. – Глубокий карман, зараза… У тебя тут какой-то платок, пуговица, шишка еловая… Дина, ты как сорока…

– Не юродствуй, это предметы первой необходимости… Ладно, рви карман.

– Легко сказать, –

он напряг плечи. – Ну хорошо, попробую…

Потом у него долго болели плечевые суставы (это на словах легко, а вы попробуйте). Зато настроение поднялось. Минут через пять снова заглянул Жерех. Пленники лежали в прежних позах.

– Жалобы, пожелания? – голос вожака был ласков, а глаза, наоборот, холодны и дьявольски злы.

Туманов пропел какую-то абракадабру на языке эльфов. Жерех поморщился:

– Не слышу.

Он пропел на пол-октавы выше. Сделал жалобные глаза.

– Не слышу тебя, человече, – бородач вошел в пристройку и приблизился. Дверь прикрылась.

Тут Туманов и метнул нож. Неудобно, с вывертом, но он этот бросок отрепетировал, и вроде получалось. Плечо вверх, руку сбоку – по дуге, выпускать лишь в тот момент, когда прямая рука и нож составят прямую линию до цели… Крохотный перочинный ножик по рукоять вошел Жереху в шею, перерезав яремную вену. «Терапевт» пошатнулся. Схватился за рукоятку и, выпучив глаза, недоверчиво уставился на Туманова. Кажется, дошло. В жалкие секунды недоверчивость сменилась ужасом. Конечно, ситуация аховая.

– Ножик не вынимай, – посоветовал Павел, поднимаясь с пола и поднимая Дину. – Кровушка польется, не обрадуешься. Приляг, полежи.

А кровь уже просачивалась. Не отводя от горла рук, убийца невинных богачей прислонился к стене и стал сползать на дырявый алюминиевый таз. Лицо обрело предсмертную серость, он попытался что-то выжать из горла, но выжал страдальческий хрип.

– Остаешься за старшего, – Туманов серьезно взглянул Дине в глаза и провел ладонью по бледному личику: – Будь ответственна. Скоро уйдем, не волнуйся.

Он вошел в горницу, напустив на себя независимый вид. Деловито так, по-будничному. Банда продолжала пировать. Осколки разбитой бутыли валялись неприбранными, место выбывшей из строя заменила новая. Впрочем, участники трапезы не налегали, сосуд оставался почти нетронутым, вероятно, кого-то ждали. Автоматы стояли под окном, там же валялся вывернутый вещмешок.

Туманова встретили не особенно радушно.

– Гаси его! – завопил Блаженный.

Тамарка испуганно вскинула глаза. Есаулов нахмурился и стал медленно подниматься. Васька Блаженный намылился за автоматом… Туманов вертанулся юлой, сотворил вспомогательное фуэте и отбросил ногой Есаулова. А Васька, огретый кулаком в челюсть, издавая пронзительное верещание, полетел в угол. На пару минут – не боец. Тамарка нырнула Туманову под руку, но он уже ждал (он с бабами, как пионер юный – всегда готов; народец не из легких) – схватил ее за волосы на затылке и что было силы отбросил в дальний угол, как кошку. Не лезь, женщина! Есаулов тем временем грохнулся на спину, жилетка распахнулась, и высветилось наколотое добротной вязью «тату» – большие буквы: ЛЕБЕДУН… «Любить ее буду, если даже уйдет навсегда»… Тамарку, что ли? Или некий пройденный этап, ошибку юности? Да «лебедИ», не жалко. Павел кинулся к оружию, но Лебедун оказался прочнее, чем должен: поджал ноги и выбросил их в толчке. Тяжелый березовый стол опрокинулся на Туманова. Он отпрыгнул, но поскользнулся, не удержал равновесия. Все посыпалось на голову: плошки с картошкой, самогон, чугунная сковорода, тяжелый охотничий нож в жиру… Есаулов, невзирая на габариты, был уже на ногах и обогнул стол. Вставать поздно. Изображать «лисапед» – не с руки (точнее, не с ноги). Туманов сцапал нож, перекатился в сторону, избегая пинка, и резанул ножом по голени – мощно, до кости. Прием грамотный – на ногах сосуды крупнее, чем на руках. Их повредишь – кровь не остановишь, и потеря сознания гарантирована (а еще лучше повредить голеностоп – тогда не то что драться – стоять невмоготу). Есаулов закричал от боли – Туманов хлестнул по второй ноге, выполнил сложный танцевальный элемент и уже был на ногах.

– Прохор! – заверещала Тамарка. Туманов прозевал момент – она налетела злющей бестией, вцепилась ему в лицо, в волосы, стала рвать с корнями. Не смертельно: чувство мести крепит потенциал, но баба есть баба, царапины ногтями на щеке – предел ее возможностей.

Но кое-кто считал иначе. И тоже не прочь был постоять за своего мужика. Мощный удар металлическим предметом в висок сразил бестию. В ушах загудело. Пальцы разжались, и Тамарка с разбитым черепом рухнула под ноги. В кадре осталось пятнистое лицо Динки и тяжелая чугунная сковорода с прилипшей горелой картошкой…

Что

называется, убить по-русски. Сковородой. Какой же лютой ненавистью надо исполниться, чтобы обрести такую силу… Острая нижняя грань расколотила череп, как перезрелую тыкву. Осколки височной кости вгрызлись в мозг, и смерть наступила мгновенно – как от пули… Туманов отвел Дину к двери, обнял на мгновение и нежно поцеловал, чтобы не думала чего.

– Ты умница, Диночка. Не думай ни о чем, постой здесь.

Беглый осмотр. С Тамаркой никаких неясностей. У Есаулова обильное кровотечение, он теряет сознание. «Корифей» в подсобке, не снеся нечеловеческой боли, вырвал нож и захлебнулся в собственной крови. Василий делает вид, будто он тоже готов. Туманов поднял его за шиворот и, трясущегося, пинками выгнал на середину комнаты.

– Жить хочешь, сучонок?

– Да-а!.. – Блаженный рухнул на колени, вытянул руки и воздел к небу слезящиеся глаза. Да-а!.. Не убивай!..

– Тогда быстро на бочку – кто такие и кого ждете.

Блаженный лопотал так быстро, что Туманов не поспевал воспринимать информацию. Пришлось вломить парню и объяснить, как надо. Эти четверо смелых не были ни рыбаками, ни охотниками. В банде Жереха состояли с лета прошлого года. Орудовали в Красноярске. Одних грабили, других убивали. В марте по наводке одного «голубоватого» крупье при казино «Стефания» наехали на квартиру крупного барыги. Барыгу с женой, как водится, в расход, вещички – по хатам. Потом выяснилось, что наехали не на того. Барыга оказался любимым свояком тамошнего алюминиевого королька, а жена его, соответственно – родной сестренкой. «Алюминиевая» ментура работает не в пример традиционной – щепетильно. Словом, налетчиков вычислили (пожадничали – слишком рано спихнули шмотки). Королек и тамошний криминалитет, разумеется, одна лейка – «ориентировку» дали по всем подразделениям – от братвы на «мерсах» до нищего на паперти. Самый смертный из всех смертных приговоров. Крупье насадили на ограду Центрального парка (второй позвоночник нарастили); перекупщиков утопили в Енисее, а Жереху, дабы не загреметь в преисподнюю, пришлось проявлять недюжинную фантазию. Когда-то он по темному делу подмазал одному крупному «отморозку» из краевого Управления ФСБ (по совести сказать, помог упрятать нежелательный труп) – да и нынче до посинения клялся в верности. «Отморозок» думал недолго. И «отцы» дали «добро». Банда сгорала, деваться некуда, в любом городке найдут и примерно накажут – чем не повод насадить негодяев на крючок? Горе-налетчиков перебросили на «вертушке» с оказией в тайгу, недалеко от базы Ордена, выделили хутор и приняли присягу на верность. «Пока живите, – сказал представитель известной конторы. – Дважды в день будет заезжать патруль – докладывайте о текущей обстановке. С хутора ни ногой. Все нужное доставим. А ближе к осени появится крупное дело, вот там и востребуем ваши таланты…»

– Какое дело? – не понял Туманов, – какие таланты?

– Откуда я знаю? – забурчал Блаженный. – Ну, убить кого-нибудь, ограбить… Петр Леонидович, он только и умеет, что убивать да грабить… Он и меня втянул, а я ведь никого, никогда, даже пальчиком… Не верите?

– Верю, – сказал Туманов. – Кто сегодня должен прийти?

– Откуда я знаю? – опять заныл Блаженный, – Это с Жерехом договаривались, а не со мной… Сюда часто наезжают – в камуфляже, на машинах… Забирают самогон и уезжают…

Болезнь отменялась, да и Дина в пылу войны забыла о своем недомогании. Блаженный быстренько получил прикладом в ухо и отбыл в страну цветных иллюзий. В дикой спешке побросали в вещмешок картошку, пласт вяленого мяса, Туманов подсчитал боезапас – на два автомата восемь магазинов, граната, идеально сбалансированный охотничий нож. Подсумок – на пояс, Динкин – в мешок, каждому по автомату – и рысью из дома.

Туманов выволок ее на крыльцо. И оба остолбенели… «Вот лапша…» – подумал он. Страх – могильный холод – пополз по спине. Неустойчивое везение – такая легкая выручалочка на все случаи жизни – закончилось быстро, не успели опомниться. Метрах в семидесяти от крыльца, за рассадником полыни и догнивающей оградой, стоял заграничный грузовичок-вездеход с обрезанной кабиной и поперечными дугами поверх кузова. В кузове люди в военном, человек десять. Раздавался беспорядочный смех. Два парня в шутку боролись. Остальные болели – большей частью с применением ненормативной лексики. У раскрытой кабины белобрысый здоровяк болтал по рации. Еще двое перелезли через ограду и, давя сапогами полынь, приближались к дому. Молодые, за плечами – автоматы, по-партизански перевернутые прикладами вверх, камуфляж до пупа расстегнут. У одного руки в карманах, походка расслабленная, идет, посвистывает. У другого кепка на затылке, в зубах стеблик мятлика. «За самогоном прут», – сверкнула в голове Туманова мысль.