Тайное тайных
Шрифт:
Торопливо, с холодком в крови, входит на клирос к столику-шкафику. Дергает дверцы. Они с шумным вздохом открываются. Слабо видны лики икон на иконостасе. В церкви мирно и славно, как на берегу Иртыша. Пахнет краской от недавно окрашенного правого клироса.
Судорожно, трясущимися руками достает Анделушка «Писание». Неумело расстегивает скользкие, холодные застежки. Замирает. Как и первый раз строго взглядывают на него красные и синие букашки, будто говоря:
– Что тебе надобно?
Анделушка испуганно захлопывает
Но только на минуту. Снова достает тяжелую, закапанную воском книгу, развертывает и долго, тяжело дыша, смотрит. В груди его что-то тает, приятное и нежное…
Тальник, прищурив один глаз, а другим, иссиня-серым, глядя Анделушке в рот, кашляя и сморкаясь в желтый с коричневыми каемками платок, нерешительно бубнит:
– Батюшка тебе велел сказать, что, мол, больше ты сюда не ходи. Потому за тобой собаки бегают, вчера одна чуть в церковь не забежала, на паперти была. Сам батюшка видел. Приманил.
Анделушка не испугался, а как-то весь осел, точно тесто на холоду. Он и раньше предчувствовал, а располагал, что может быть – и не прогонят.
Реденькие серые брови вползают кверху, глаза начинают часто мигать, а из круглого, как у стерляди, рта – течет слюна.
Видя испуг парня, Тальник сжаливается:
– Ну ладно уж. Седни да завтра сходи, пушшу, а там и будет.
Вечером Анделушка сидит на берегу, царапает свой халатишко камнем и плачет.
На другой день в последний раз приходит он в церковь. Раскрыл, как прежде, книгу.
Опять жалко стало. Пал на колени, бился головой об пол, плакал:
– Во! – по! – ди!.. Во! – по! – ди!..
Порывисто, как волк, наскочила мысль… Мутная, палящая кровь ополоснула тело…
Знойным потоком прокатилась по лицу, рукам и туловищу… А потом забило холодной дрожью…
Не ощущая ничего затвердевшими внезапно руками, грубо вырывает Анделушка из книги плотный, жирно хрустящий лист.
Сует лист за пазуху и опрометью бежит к дверям.
С грохотом падает книга на пол, за ней валится столик.
Бледный, с розоватой пеной на углах губ, выскакивает Анделушка из церкви и бросается к огородам. Издали бегущий Анделушка похож на раненную в крылья птицу – руки у него длинные, при беге отстают от туловища и словно тащатся по земле.
Тальник сидит на крылечке и починяет рубаху.
При виде выскочившего из церкви Анделушки – Тальник удивился. Внимательно посмотрел вслед Анделушке и решил зайти в церковь:
– Блажной, парненко, диви што смирной. Кабы не запрокудел…13
Из церкви Тальник выбегает с криком:
– Грабеж!
Поступок Анделушки поднял весь поселок. Удивляются:
– Какой парень смирной был…
– Черт попутал…
– Ой не говори, девка-матушка… Како не попутал…
От дома к дому бегут вздорные слова.
– Церковь Анделушка ограбил.
За Анделушкой сбирается погоня.
Поп
Анделушкино преступление сразу раскрылось.
Бросаются его разыскивать.
Фелисада Андреевна, узнав о событии, поджала губы и резким своим голосом заявляет:
– То и от его ожидай. Ладно во дворех что не натворил.
А сам вор сидит за Феклиным огородом на поваленном бурей тополе.
Впереди его луга, по лугу бродит белобокий теленок.
В руках своих Анделушка держит вырванный из книги листок. Лицо его восторженно-довольное и когда подкравшийся поп Викентий выходит из-за плетня и орет:
– Стой, хулиган! Грабитель!.. Святую книгу пакостить!.. Анделушка в эту минуту походит на зайца, бегущего по полю, которому внезапно сильно засвищут. Заяц приседает, таращит уши и глаза…
– Стой, говорю!.. Пакостник!..
Плотно прижав одной рукой к груди листок, бросается Анделушка лугом.
С легким свистом выскакивает из горла дыхание. За виски хватает точно раскаленными щипцами. А ноги холодные-холодные…
Анделушка не знает куда, зачем, почему. На него кричат, у него хотят отнять его счастье – он бежит… Торопится…
– Эй!.. Держи!.. – Ста!..
– Фю…фю…
– Сволочь!.. – ошалело мечутся крики.
Писарь запыхался, устал. Он вырывает ружье у попа Викентия, прицеливается, нажимает собачку. Анделушка падает.
Когда к нему подходят, он, посиневший, лежит без памяти. Листок плотно зажат у него в руке. Заряд попал Анделушке в ноги. Поп Викентий тянет лист из руки. Рука разжимается.
– «Аще ли, же образа…» – читает поп, взглядывая на Анделушку. – И ечо тако ему церковь грабить? А?.. «Аще ли же образа14, како бывает, ищеши, довольно ти есть услышати, яко Духом святым; имже образом и от Богородицы Духом Святым себе самому и в себе самом плоть Господь состави..» Да… штука… Красиво как переписано, лучше чем печатна… Как раньше болели об Боге-то… А теперь, ишь…
Анделушка не умер.
Только стал хромать. Лицо у него повело в одну сторону. Да последний рассудок потерял.
Фелисада Андреевна вздыхает:
– Божий человек…
А накормить часто забывает.
Сидит он теперь на полу, на кухне, грязный, обросший волосами и раскачиваясь, тянет:
– Э-Э-Э…Э-Э-Э.
Что он хочет сказать, никто не знает.
Клуа-Лао*
Справа и слева хоронили Тэю-реку от дурного глаза сосны. Солнце, дабы не скучала она, ласково грело ее. В горах злые и добрые духи непонятные песни шумели.