Тайны архива графини А.
Шрифт:
— Ты сказала «на этот раз»… Муж часто бил ее?
— Не сказать, чтобы часто, но бывало.
— За что же?
Анфиса так долго не отвечала на этот вопрос, что я уже и не чаяла дождаться ответа, но наконец произнесла тихим голосом:
— Мало ли, за что мужик бабу бьет… Это не мое дело. Значит было, за что.
— А где она теперь?
— Да где ж ей быть? Там и лежит.
— В избе?
— А где же еще…
— А муж? Он что, не видел, как она… наложила на себя руки?
— А он еще не проспался. Пытались ему объяснить, да куда там… Только мычит.
— А
— Видно, совесть замучила.
— Совесть? Ты сказала совесть? Что же у нее были за грехи?
— Не мое это дело, барыня. Да и мало ли что люди говорят, не всему можно верить.
— А что же говорят люди?
— А вот вы у людей и спросите, — сверкнула она глазами и быстро отвела взгляд. — Ваш батюшка-покойник тоже этим интересовался.
Я не сразу поняла, что она имеет в виду, а когда сообразила, то хотела сразу же объяснить ей ошибку, но передумала.
Анфиса принимала меня за дочь Синицына. Именно поэтому она вечером открыла мне дом и разрешила там ночевать.
У меня подобная мысль промелькнула еще вчера, но я прогнала ее, сочтя совершенно невероятной.
«Ну конечно же, — подумала я, — иначе с какой стати ей оповещать меня о смерти Марии, и об имени она меня не спрашивает… А вот я-то имени дочери Синицина и не знаю».
Поймите меня правильно — я ни сном ни духом не собиралась никого вводить в заблуждение, просто обстоятельства сами сложились таким образом. Вышло одно из тех недоразумений, которые так любят авторы комедий для театра, а я всего лишь воспользовалась этим и только благодаря стечению обстоятельств некоторое время прожила под видом дочери и наследницы Синицына. Но опять я забегаю вперед, а в то утро я еще была полна сомнений и не знала, каким образом воспользоваться ошибкой Анфисы.
— Вы с мужиками-то будете встречаться? — спросила Анфиса, после того, как сходила за молоком и медом, добавила туда несколько капель коньяку и заставила меня выпить. — А то они интересуются.
— И что ты им ответила?
— Сказала, что пока вам не до этого, но обещала спросить.
— Вот и правильно, — как можно ласковее ответила я Анфисе, потому что за время ее отсутствия все обдумала и решила попытаться найти с ней общий язык. Я еще не знала тогда о ее колдовских способностях, но уже поняла, что она женщина неглупая и пользуется уважением среди крестьян. — Немного оклемаюсь, а там видно будет. А кто у вас староста?
— А вот муж Марии и есть наш староста.
— Он же горький пьяница, — удивилась я.
— Пьяницей он недавно стал, — вздохнула она. — И если бы… — продолжила было она, но, вероятно, передумала и только махнула рукой.
Она явно симпатизировала этому мужику и без всякого сочувствия относилась к его погибшей жене. Это было странно, скорее можно было бы ожидать обратного. Но Анфиса не хотела говорить со мной на эту тему, а заставить ее говорить я не могла.
— Как он очухается, пусть придет.
— Как скажете.
Я постепенно входила в роль владелицы
Но отношения старосты с женой интересовали меня не настолько, чтобы забыть о том, ради чего я приехала. И я сделала несколько попыток вытянуть из этой суровой женщины необходимые мне сведения.
Я понимала, что при этом нужно быть предельно осторожной и не допустить ни одной ошибки. Иначе я выдала бы себя с головой. И мне бы тогда ничего не оставалось, кроме как уехать отсюда побыстрее и никогда больше не возвращаться. А этого я допустить не могла, потому что Лисицыно было единственным связующим звеном между двумя преступлениями. Поэтому именно здесь надо было искать их разгадку.
Мало-помалу наши отношения налаживались, Анфиса перестала воспринимать в штыки каждое мое слово и рассказала мне, что прежние хозяева Лисицына, славные бездетные старики, умерли чуть ли не в один день. Судя по всему, это были типичные старосветские помещики, спокойно и без особых страстей прожившие свой век и оставившие все свое состояние, то есть Лисицыно и весьма скромную по тем временам сумму, своему единственному племяннику Павлу Синицыну.
Я прекрасно осознавала, что в соответствии со своей ролью должна была помнить этих людей, поскольку дочь Синицына прожила в этой деревне несколько детских лет. Поэтому не задавала лишних вопросов и должна была понимать или хотя бы делать вид, что понимаю все Анфисины намеки с полуслова.
Это было совсем не просто. Но я неплохо справилась с этой задачей, лишь в самых тяжелых случаях ссылаясь на плохую память и на вывихнутую ногу, которая якобы мешала мне сосредоточиться.
Явных промахов я не допустила, хотя благодаря своей осторожности наверняка не поняла и половины сказанного ею.
Но тем не менее я узнала много интересного. Например то, что старики умерли около года назад, то есть опять же незадолго до того, как погиб Александр.
Черпая сведения из случайных фраз и обрывков, я все-таки сумела составить довольно целостную картину событий прошлой весны.
Павел Семенович не очень любил свое собственное поместье, поэтому не замедлил переехать в Лисицыно при первой же возможности и, судя по всему собирался обосноваться здесь навсегда. Но, не прожив и месяца, по неизвестным причинам изменил свои планы и вернулся в Синицыно.
— И когда он приезжал последний раз? — поинтересовалась я.
— Да перед самой смертью, разве вы не знаете?
Видимо, я должна была это знать, поэтому в очередной раз изобразила на лице страшные страдания и произнесла капризным голосом:
— От этой боли я сама не своя — ничего не соображаю.
Видимо, такой ответ убедил Анфису, и она продолжила рассказ.
На мое счастье, как ни цинично это прозвучит, тех людей, у которых провела детство дочь Синицына, уже не было в живых. Этот известие успокоило меня. Вряд ли мне удалось бы обмануть людей, знавших дочь Павла Семеновича так близко. Хотя опять же из случайно брошенной Анфисой фразы я узнала, что могла не особенно волноваться. Она спросила меня:
— Вы, наверное, ничего и не помните здесь?