Тайны белых роз
Шрифт:
Надев шляпу и плащ, он вышел в бесконечный дождь. Экипаж, запряженный четверкой вороных, подали к самым ступеням и, как бы не спешил Винсент, он не мог не поприветствовать улыбчивого юношу.
– Тебе удалось отдохнуть хоть немного, Томас? – поинтересовался он, ответив улыбкой на улыбку.
Мальчик быстро закивал и начал бурно изъясняться на языке жестов. Благо барон уже давно привык к подобной эмоциональности кучера и легко улавливал движения.
Являясь сыном прежней горничной, Томас вырос в доме Файнсов, и потому Винсент не смог бы поступить иначе, чем нанять мальчика на работу. Более того, он выплачивал
Нырнув в экипаж, барон прикрыл глаза – у него было немного времени наверстать упущенное. Томас не гнал лошадей, а потому экипаж мерно плыл по брусчатым мостовым. Перестук копыт усыплял, и даже звуки просыпающегося города не могли ничего ему противопоставить. Совсем скоро Винсента затянуло в пучину сновидений. Слишком темных, тяжелых… Он увязал в них, подобно бабочке в паутине. Даже если вырвешься, все равно либо липкий, либо израненный. Такие сны обычно порождали по пробуждении головную боль, подобную той, что преследовала барона после особо бурных увеселений. Посему он с облегчением вынырнул в реальность, стоило экипажу остановиться.
Громадина консерватории, построенная в лучших традициях готического стиля, нависала над соборной площадью подобно самому кафедральному собору, стоящему напротив оной. Оба здания являлись единым комплексом старинных сооружений, которые, несмотря на все политические потрясения последних лет, ровно как и сотни лет до этого, горожане берегли как зеницу ока. У Винсента они не вызывали ни восхищенного трепета, ни гордости, свойственной старшему поколению, он не считал их чем-то сверхценным, отмечая, как те обветшали. Хотя сейчас, поднимаясь по ступеням величественного и мрачного строения, он вспомнил, как в глубоком детстве приходил сюда с матушкой. Теплые воспоминания? Отчасти. Но больше, непоседливое желание оказаться там, куда доступ маленькому мальчику запрещен.
Найти в огромном здании интересующую персону, как ни странно, оказалось не трудно. Унгаретти в консерватории знали все, включая самых маленьких учеников, некоторые из которых терялись за собственными инструментами. Он оказался статным мужчиной средних лет с серебристой проседью в чернильных волосах. Увидев печать на предоставленном для ознакомления документе, отпустил ученика, отчаянно мучающего скрипку, и жестом предложил занять одно из двух кожаных кресел. Налив воды из графина, сделал несколько глотков, и не пытаясь скрыть напряжения.
– Вы пришли из-за смерти Адама, не так ли? – догадался он, тяжело опускаясь визави гостя. – Ужасная потеря для искусства. Для нас всех…
– Да, к сожалению, я вынужден потревожить ваш покой сим неприятным разговором, – отозвался Винсент, чуть склонив голову, изучая собеседника взглядом. – Мне стало известно, что за несколько недель до трагедии у вас с Крейвеном произошел некий конфликт. Не могли бы вы посвятить меня в детали сего происшествия?
Унгаретти чуть поджал губы, выдавая, как ему неприятна тема, но смотрел на визитера спокойно и уверенно. Казалось, данное место держится только на стати этого человека, и он никогда не позволит себе опустить плечи. Это внушало уважение.
– Видите ли, – вздохнул он, пытаясь пристроить руки, сцепив их в замок и устроив на остром колене. – Без ложной скромности
Похоже, Унгаретти действительно было трудно смириться с прискорбным и необратимым фактом. Да и не стал бы человек вроде него убивать из-за такого, в сущности, пустяка.
– Как вы считаете, а что могло так повлиять на характер Адама Крейвена?
Мужчина чуть пожал плечами, а затем отошел к огромному окну, выходящему на шумную площадь, вновь сцепив пальцы в замок.
– В последнее время Адам считал, будто его творчество ограничено, что он не может работать, ибо его душат рамки правил и традиций. И невозможность… Эта “несвобода” угнетала его. Он все чаще искал спасения у девиц и алкоголя.
– Вот оно как. Что ж, спасибо за уделенное время, – Винсент поднялся. – Если вдруг вспомните новые детали, сообщите мне, пожалуйста.
Только это вряд ли, насколько барон успел заметить, люди искусства жили в некой параллельной вселенной со всем остальным миром и часто не замечали, что происходит вокруг. Особенно, если в этот момент у них в голове звучала не написанная музыка или слова.
Одно он мог сказать точно: Унгаретти сожалел о смерти Крейвена. Да и вряд ли бы испачкал руки в крови бунтаря, тем более так грубо. Уж скорее отравил бы. Конечно, учитывая дозу аммиака и серебра в крови Адама, можно было подумать и об этом, но опыт работы с людьми подсказывал барону, что капельмейстер предпочел бы пирожные с цианидом…
Винсент успел спуститься по широкой пологой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, когда в просторном холле с высоким, словно в храме, сводом и огромными свисающими с потолка многоярусными люстрами, его нагнал слегка запыхавшийся Унгаретти.
– Не могу знать, пригодится ли вам… Незадолго до нашей ссоры, Адам жаловался на горничную. Сказал, она без спроса впустила в дом церковников, и те истрепали ему все нервы.
– Церковников? – удивился барон, развернувшись к капельмейстеру и вопросительно изогнув бровь. – Сомневаюсь, чтобы Адам писал для них музыку. Он упомянул, что от него хотели?
Унгаретти печально развел руками:
– Увы, его больше беспокоило поведение горничной… Так что, я, вероятно, зря побеспокоил вас, это не существенно.
– Кто знает… – задумчиво отозвался барон, кивнув то ли себе, то ли собеседнику и, поблагодарив, поспешил прочь.
Нырнув в экипаж, услужливо ожидавший аристократа на улице, взял позабытую на сиденье кожаную папку, принимаясь перебирать бумаги. Кажется, Уилл передавал ему информацию о горничной… Едва необходимый листок оказался в руках, Винсент сообщил кучеру адрес. Бросив взгляд в окно, успел заметить, как проплыла мимо облаченная в сутану фигура, и задернул шторку.