Тайны Древнего Лика

Корепанов Алексей Яковлевич

– Я свою-то когда схоронил… Ну, поминки, напился, знамо дело… А ночью проснулся, будто кто со всей силы в поддых зафигачил. Лермонтов, грит, с-страница сто двенадцать, две верхние строчки…

– Кто говорит-то? – поинтересовался Вячеслав Андреевич.

– А не зна-аю, кто, – пьяно развел руками дед Тарасов. – Я ентого Лермонтова и не ч-читал никогда. А книжка еще дочкина, старая… Схватил, открываю… Щас, щас, вспомню… – Он поднял руку, сглотнул и зажмурился, пытаясь, вероятно, выудить из памяти образ той сто двенадцатой страницы. – О! «Грехи твои… и самые злодейства… простит тебе Всевышний»… – Глаза деда уже

вновь были открыты и тускло блестели. – Эт, значить, она меня с того с-света прощала… Через Лермонтова… И тут обратно меня словно ударило! Я за карандаш, записал на газете… то, что в голову шибануло, – и вырубился. А утром беру газету-та, читаю свои каракули…

Дед, как профессиональный актер, сделал паузу, обвел всех мутноватым, как застоявшаяся вода, взглядом. Воздел палец к потолку и, по контрасту со своим предыдущим расслабленным невнятным говором, почти отчеканил, старательно отделяя слова друг от друга:

– Мы – пребываем – в состояньи – Тьмы!

Последнее слово он почти прокричал – и обмяк на стуле, как проколотый шарик.

– Это тоже Лермонтов? – осторожно спросил Сережа.

– А хрен его знает… – невнятно отозвался дед Тарасов и шумно вздохнул. – Наверно, она, покойница… Надо помянуть…

Он слепо потянулся за водкой, вновь чуть не упав со стула, но тетя Лена его опередила. Взяв бутылку, она крепко-накрепко завинтила пробку и протянула русский народный напиток расслабившемуся катьковскому автохтону:

– Вот, держите. Дома у себя помянете.

– Ну… спасибо, с-соседка… благодарствуйте… – забормотал дед Тарасов, принимая драгоценную емкость и пряча за пазуху, под камуфляж. – И то верно, дома… Дома помяну…

Вячеслав Андреевич приподнялся:

– Вас проводить, Василий Васильевич?

– Так я ж н-не девка, штоб меня провожать. – Дед выкатил грудь колесом. – Сам доползу, впервой, што ли… Я ж не бусурман какой, я ж русский ч-человек, и звучу гордо!

– Понимаешь, Макс, иногда у меня такая заморочка бывает: мне кажется, вот я играю на пианино, и из музыки возникают… ну… – Сережа замялся, подбирая определение. – Словно какие-то существа. Я их глазами не вижу, но чувствую.

– Все вы, музыканты, с заморочками, – отозвался идущий, оскальзываясь, по тропинке впереди Сережи долговязый сутуловатый Макс. – Оззи летучих мышей жрал, чуть ли не каждый рокер гитары на концертах разбивает, в толпу прыгает… Заморочливый вы народ… у, блин! – Это он опять поскользнулся на тропе, взбиравшейся к вершине поросшего соснами холма.

Утро было теплое, но пасмурное – солнце наотрез отказывалось появляться из-за обложивших все небо ватных, с серыми животами, полуоблаков-полутуч, готовых в любой момент пролиться дождем. Вчерашняя вечерняя духота обернулась-таки ночным небесным водопадом, и поход за грибами решено было отложить до лучших времен – невелико удовольствие бродить по насквозь промокшему лесу; хоть не докучают комары да мухи со слепнями, зато за шиворот нальется немало воды с ветвей. Тетя Лена намеревалась хлопотать по хозяйству, Вячеслав Андреевич, мучимый послезастольной изжогой, решил разобраться с сельхозинвентарем, а Сергею, рвавшемуся в лес, нашли напарника – закончившего девять классов тверича Максима, уже не первый год приезжавшего в Катьково к тетке. Сережу обрядили в просторную брезентовую куртку, кроссовки заменили на высокие

резиновые сапоги – и отпустили вместе с Максом; Макс был почти что местный и здешний лес знал хорошо. Правда, в грибах он не очень разбирался, но перед ними и цели такой не ставилось, хотя тетя Лена и дала Сергею на всякий случай плетеную корзинку, из тех, что зовутся лукошками; побродить, воздухом лесным подышать, черникой да земляникой полакомиться и вернуться к обеду – вот и вся задача.

И Сергей, конечно же, – не успели они еще и на сотню метров отойти от деревни по размытой дождем дороге, – попросил Макса показать Лихую горку. После рассказов деда Тарасова и лекций дяди Славы ему очень хотелось взглянуть на это таинственное место…

Макс историю Лихой горки не знал и, выслушав Сергея, усмехнулся и небрежно махнул рукой:

– А! Гониво дед гонит, сто пудов! – Его синяя ветровка с наспинным портретом Че Гевары была мокрой, в торчащих ежиком волосах застряли сосновые иголки. – Это он боится, что пожар устроят.

– Кто? – Сергей поднимался вверх, хватаясь руками за ветки, подошвы его сапог разъезжались на размокшей тропе. – Кто устроит?

Максим обернулся к нему:

– Ну, приезжие. Вроде нас с тобой. Они там костры жгут.

Вот оно что! Сергей был разочарован. Неужели хитрый дед Тарасов действительно выдумал всю эту историю про древнее святилище и пропавших княжеских воинов?..

Они выбрались наконец на вершину холма, и Макс, остановившись, показал вперед; его поза напомнила Сереже памятник Кирову с центральной площади родного города:

– Вон твоя Лихая горка. Сейчас вниз – а потом вверх, прямо туда.

…Лихая горка поначалу не произвела на Сергея впечатления. Ее омывали два ручья с серой водой, и с плоской вершины, где теснились кучками какие-то кусты, окружая одинокие кривые сосны, открывался вид на дремучее лесное царство, зелеными волнами уходившее к горизонту. Уголок вроде бы был дикий, нехоженый… но только на первый взгляд. Тут и там среди мокрой травы виднелись черные проплешины кострищ, валялась под сосной поблекшая бело-синяя пустая пачка от сигарет «Бонд» и торчала из зеленых игл нанизанная на ветку пустая же пластиковая бутылка. Место старых идолов заняли новые…

Макс присел на полуобгоревший сломанный сук, лежавший на земле, принялся отчищать сапоги пучком травы, а Сергей подошел к склону, который почти отвесно обрывался в воду. Потом повернулся и еще раз обвел взглядом чуть вогнутую к центру поверхность Лихой горки.

И внезапно ощутил, каким-то неведомым чувством ощутил, что там, под толщей земли, – пустота. Полость, уходящая в глубину, гораздо ниже уровня ручьев.

Словно на мгновение открылось окошко – и вновь закрылось…

43.

– Так, парни, спать, – жестким тоном, как и положено командиру, сказал Джонатан Грей. – А то потом вас не добудишься.

– Эх, было бы еще с кем, – деланно вздохнул инженер-пилот Людас Нарбутис, подтянутый ухоженный франт, умудрявшийся в любой ситуации сохранять безукоризненный пробор и носить комбинезон словно смокинг.

– Можешь со мной! – хохотнул, сверкнув белыми зубами, темнокожий приземистый нанотехнолог Бастиан Миллз, вперевалку, как моряк, направляясь к своей каюте. – Только это очень рискованно.