Тайны двора государева
Шрифт:
Напрягая фантазию, Борис всем дал ответы вразумительные и обнадеживающие.
Барышни вздыхали:
– Все точно Ирина говорит, прямо как по написанному!
Тайные ласки
Приходил иногда по утрам государь. Узнал он про «Иринин» дар сны толковать. Спросил про свое ночное видение. «Девица» все складно ответила. Приказал Иоанн Васильевич «Ирину» доставить к себе в опочивальню, предварительно (по обычаю) в мыльне грушовой водой помыв. Но та, стыдливо опустив голову, призналась:
– Месячный конфуз у меня!
Свидание было отложено. Зато царица посетовала:
– Всем ты, Иринушка, хороша, да только вышиваешь, словно медведь нитку в иголку заправляет. – Окликнула очаровательную девицу, первую в гареме красавицу: – Аксинья, пусть к тебе в светлицу перейдет Ирина! Ты у нас искусная вышивальщица, вот и обучай со всем старанием.
Другие девицы даже позавидовали:
– Ирина сказки занятные сказывает, с ней в светлице не заскучаешь. Любая из нас согласилась бы…
Борис был и счастлив, и смущен. Когда в первый день он узрел Аксинью, то сердце его сладко защемило: «Ах, девица, дух мой тобою восхищен!» Вечером, сидя друг возле друга в светлице на скамеечке, они вели беседу.
Ничего не подозревая, готовясь ко сну, Аксинья сняла телогрею и исподнее, обнажила с крепкими, как орешек, сосцами торчащие груди.
Она доверчиво говорила:
– Вот все говорят: красивая, красивая! А я свою красоту проклинаю, ибо царский стремянный Никита Мелентьев набрел единожды ко мне, сиротинушке боярской, и потребовал, чтоб я вина на подносе ему дала. Увидал, подхватился: «Нельзя, говорит, такую принцессу прятать! Пусть в царицыном тереме поживет!» Да и государю про меня рассказал. Пришлось стонать, а идти в сие непотребное место. Коли когда по любви замуж выйду, как же я, испорченная, мужу законному в глаза посмотрю?
И, уткнувшись в плечо Бориса, Аксинья тихо заплакала. Борис, пламенея от страсти, нежно погладил ее по руке…
Сон в руку
На другое утро, согласно заведенному обычаю, гаремные девушки отправились в церковь. Сонька вела себя вельми странно: хихикала в кулак, вертелась возле царицы. Улучив момент, затараторила ей в ухо:
– Матушка-государыня! Нынче по нужде встала я да проходила мимо Аксюшкиной светлицы. Вдруг слышу – ушам не верю: несутся срамные звуки!
– Какие еще звуки? – Царица выпучила глаза.
– Какие при любви бывают! Аксюшка вскрикивала: «Еще-де, милый, еще!» Бесстыдство какое! А с кем она блудила – ума не приложу!
Смелая догадка мелькнула в голове государыни. Она строго погрозила пальчиком:
– Ты, Сонька, на ночь много, видать, фряжского лакала! Свар не затевай, язык прижми!
День прошел как обычно, а после обеда, отправляясь в опочивальню, государыня поманила «девицу Ирину»:
– Принеси мне твои вышивания, хочу успехи наблюдать.
Борис незамедлительно явился с вышивкой. Государыня работу смотреть не стала, а приказала:
– Что-то, Иринушка, сарафан на тебе в этом месте, ниже пояса, будто топорщится? Дай-ка поправлю! О, да у тебя, душа моя, игрушка тут занятная!
Повалился на колени Борис:
– Свет державный, государыня! Прослышал я про красоту твою,
Раскатилась царица довольным смехом:
– Чего там – стопы. Целуй выше!
«Девица Ирина» покинула царицыну опочивальню часа через два. Сказывали, что дубовая кровать, стоявшая лет двести, в тот день развалилась.
Царица удивлялась:
– До чего ж сны верно сбываются! Не зря, видать, пригрезилась мне рыба лещ…
Девичий переполох
Царицыно счастье продолжалось, однако, не шибко долго. Сонька по глупости проболталась про «срамные звуки» Иоанну Васильевичу. Тот обыкновенно еще накануне объявлял о желании видеть в своей опочивальне ту или иную наложницу. Борис Ромодановский, собственно, на это обстоятельство и рассчитывал. Он полагал, что ему удастся вовремя бежать.
Теперь же государь появился в тереме мрачнее тучи. Ткнул перстом в грудь Бориса:
– Наслышан я, что ты мастерица сказки сказывать? Зело занятно сие. Иди, голубушка, ко мне в опочивальню! Застелишь постель. И сказку расскажешь.
Царица не смогла сдержать слез, Аксинья лишилась чувств. В Сонькиных глазах светилось злорадство. Гаремные девушки – а их до полусотни! – хотя и не понимали сути происходящего, но испытали необыкновенное волнение.
Далее… Впрочем, предоставим слово историку, писавшему: «Около полуночи Кремлевский дворец огласился исступленными криками Иоанна. Царь бесновался. Размахивая окровавленным посохом, он в одной сорочке бегал по палатам и грозил убить всякого, кто попадется ему на глаза. Не встречая ни одного человека, на котором он мог бы сорвать злость, Иоанн бросился на половину Анны, где царило полное смятение. Он распахнул дверь, но на пороге упал и забился в припадке. Только это спасло царицу от смерти. Как всегда, за припадком последовало состояние полной апатии. Его перенесли в опочивальню».
И далее: на полу якобы лежал труп – в луже крови. Труп был во многих местах прободен царским посохом. (Тем самым, которым Иоанну Васильевичу суждено было пронзить собственного сына.) Но опричники, выносившие убитого, шептались: это-де не Ромодановский, а слуга царев, которого, видимо, государь прикончил в гневе: «Не попадайся под горячую руку!»
Эпилог
Тут же после кровавой расправы в Кремле какой-то всадник, бешено погоняя коня, подлетел к дому князя Воротынского. Пробыл у него не более минуты и помчался дальше. Некоторые утверждали, что на всаднике было надето… женское платье.
Как бы то ни было, но совершенно очевидно, что всадник предупредил князя о беде. Тот на скорую руку собирался, возки уже выезжали из ворот, когда их окружили конные опричники. Во главе их был Малюта Скуратов, лихо гарцевавший на вороном жеребце.
Воротынского отправили в застенок. Иоанн Васильевич требовал:
– Повинись! Нарочно, мне в унижение, прислал мужика в терем моей супруги законной? Кто сей наглец?
Подвешенный на дыбу, с вывороченными суставами, старый князь хрипел: