Тайны финской войны

Соколов Борис Вадимович

Трагедия окружённых

На Карельском перешейке в декабре и январе борьба разворачивалась по старой схеме, хорошо известной еще от Первой мировой войны: наступление большой массы войск на заранее подготовленные оборонительные позиции противника. Здесь боевые действия после первых советских неудач на полтора месяца приобрели позиционный характер.

Иначе развивались события в районе севернее Ладожского озера, где финны с самого начала вели маневренную оборону и стремились выйти на коммуникации наступающих советских войск. В боях большое значение имела лыжная подготовка. Финны — прирожденные лыжники. Они быстро перемешались и метко стреляли, действовали

тактически грамотно, небольшими группами. В Красной Армии лыжные части и подразделения были сформированы уже в ходе войны. Всего было создано 40 отдельных батальонов и 200 эскадронов лыжников, насчитывавших более 45 тысяч человек. Однако многие бойцы этих подразделений впервые встали на лыжи и никак не могли вести борьбу на равных с опытным противником.

Вот что вспоминал рядовой — разведчик 17–го отдельного лыжного батальона Павел Шилов, студент Ивановского сельскохозяйственного института, пошедший на фронт добровольцем и, в отличие от многих своих товарищей, умевший ходить на лыжах:

«Военком напомнил о массовом поступлении в Иваново обмороженных, но при этом сказал, что нас оденут не так, как красноармейцев, начинавших войну в шинелях, яловых или кирзовых сапогах, в буденовках, вооруженных винтовками Мосина и т. д. Нас лучше вооружат и оденут в полушубки…

17–й отдельный батальон насчитывал со всеми службами более 1000 человек. Одеты мы были так: нижнее бязевое белье, шерстяные кальсоны и рубашка, бумажные, цвета хаки, брюки и гимнастерка. Поверх — шинель, плохо подогнанная по росту, шапка — буденовка (в декабрьские морозы. — Ъ. С.), подшлемник, каска, на ногах валенки. Снаряжение: лыжи с мягкими креплениями, вещмешок, в нем яловые сапоги, лыжные ботинки с креплениями, плащ — палатка, противоиприт- ные сапоги (по полпуда весом), противоипритная накидка. На поясном ремне: котелок, фляга, две гранаты, два капсюля — взрывателя, саперная лопатка, два патронташа, сумка с патронами (100 патронов в обоймах). Противогаз через плечо. Вооружение на взвод разведки: гранатомет (какого-то древнего образца винтовка, а на ствол надевалась граната)> у командиров — револьверы, у остальных — пятизарядные обычные винтовки. Стрелковые роты кроме винтовок и револьверов имели на вооружении ручные пулеметы Дегтярева, станковые пулеметы «максим» и минометы, но… без мин.

Станция Медвежьегорск. Длительная остановка, приказ: «Сдать винтовки». Откуда-то появились ящики, и мы в них уложили оружие и патронташи, а затем получили винтовки С ВТ с магазинами (2 штуки) на 10 патронов. СВТ (самозарядная винтовка Токарева. — Ъ. С.) нам понравилась: не надо браться за затвор, перезаряжая; стрелять можно и одиночными выстрелами, и очередями, если будет необходимость…

Станция выгрузки — Кочкома. Справа по ходу эшелона — Беломорканал. Утром в пустом помещении школы нас ждал сюрприз. Сняли шинели, буденовки, одели ватные брюки поверх валенок. Брюки сверху белые, из какой-то плотной ткани (типа плащовки), внутри синяя фланель. Куртка: на рукавах манжеты, снизу пояс. Вместо буденовок дали ватные колпаки из того же материала, что и куртка с брюками. Ну и еще маска с прорезями для глаз и рта. На руки, в дополнение к шерстяным перчаткам, полученным в Шуе, выдали варежки с одним пальцем. И сказали, что это одежда строго секретная.

Далее на автомашинах перебросили нас до пограничной заставы Реболы. В Реболах переночевали в землянках, днем поупражнялись в стрельбе, а вечером на лыжах отправились к государственной границе с Финляндией. Тут начали проклинать тех военспецов, которые экипировали бойцов легколыжного батальона и особенно нас — разведчиков.

«Какие мы разведчики, — думали мы, идя на лыжах, — мы навьюченные, неповоротливые ишаки, или верблюды, или носильщики наподобие клондайковских носильщиков —

индейцев».

Эта экипировка нам мешала: никакой маневренности, подвижности, да в лютый мороз, да в глубоких снегах!

Навьюченные, шли мы до границы, периодически отклоняясь от основной дороги и проверяя, нет ли рядом противника.

На другой день, изрядно и совершенно напрасно измученные (могли бы весь батальон подбросить на машинах), мы достигли границы. Тут немного передохнули, подкрепились консервами и галетами, попутно получив патриотическую зарядку со стороны подвернувшегося малограмотного политрука. Он по- украински нам объяснил обстановку на передовой примерно так: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают», — ну и еще что-то маловразумительное. Затем последовал приказ: догнать и уничтожить отряд финских лыжников, проникших на нашу территорию и устроивших крушение воинского эшелона и другие диверсионные акты.

Шли по их лыжне вдоль границы на север в течение дня, безо всякого результата. В кромешной тьме, постоянно падая от изнеможения, кое-как вернулись на дорогу, откуда начали преследование лыжников, и здесь получили приказ командира Сапрыкина зарыться в снег и спать.

Я никак не думал и не предполагал, что отдых будет в снежной яме, но приказ есть приказ. Я, как и другие, вырыл яму, постелил на дно плащ — палатку, кто-то, назначенный часовым, засыпал меня снегом, и я заснул мертвецким сном, словно в комфортабельном гостиничном номере.

Проснулся от удара в бок прикладом винтовки. Это часовой поднимал нас, так как уже светало. Выбрался из снежной постели, довольно теплой при 40–градусном морозе, и сразу страшно замерз.

Пошли куда-то вправо от дороги, ведущей на передовую. Стали уже слышны разрывы бомб и снарядов, но очень глухо: передовая была далеко. Двигались

по глубокому снегу, вновь измучились безо всякого толку и вышли опять на дорогу. Темнело, когда нас догнали машины с боеприпасами и продовольствием. Нас посадили на верх груза, но мы и тут мучились, то и дело вытаскивая машины — полуторки из снега на обочинах, так как шоферы, по неделе почти не спавши, на ходу засыпали, а машины, съезжая с дороги, вязли в снегу.

Ехали ночь. На одном обогревательном пункте получили по буханке размороженного ржаного хлеба и под утро прибыли на передовую. Место это называлось Хильки-3… Когда шли к исходной позиции, нам навстречу попались остатки стрелкового батальона — измученные бойцы, истерзанные. Они вели и несли раненых и в наш адрес отпускали злые реплики: «Видите, что с нами стало? В одном бою разбили батальон, а вы добровольно (нас узнавали по одежде) идете умирать!» Это как ножом резануло по сердцу. Сразу вспомнились слова малограмотного политрука: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают». Тут мы увидели другое. Наши бегут, и не все, а жалкие остатки. Также узнали от раненых и про то, как наши «бомблят». Самолеты, верно, бомбили, стараясь угодить в финнов, окруживших 54–ю дивизию, но иногда бомбы падали и на своих, а продукты и боеприпасы, которые они сбрасывали, чаще попадали к финнам, нежели к бойцам окруженной дивизии.

Увидели артиллерийскую батарею 76–мм пушек и хорошую землянку… Нас пустили погреться и подготовиться к предстоящим боям. Рядом находилась походная кухня, и мы впервые за много дней поели горячей пищи…

Все, кого мы встречали, были возбуждены, так как бои шли не в нашу пользу. В артиллерийской землянке жили недолго. Быстро получили продукты на три дня — тушенку, масло, сахар, галеты, по шкалику водки (называли это «ворошиловским пайком») — ив сумерках вышли в первую разведку.