Тайны горностая
Шрифт:
В ночь с четвертого на пятое августа тысяча семьсот сорок третьего года госпожа Лапухина и ее сын Иван были арестованы. На следующий день в расположенном между Петергофом и столицей поместье взяли под стражу графиню Бестужеву с дочерью. Когда придворная дама Лапухина-младшая, любимица престолонаследника, ехала с ним в карете, она под предлогом того, что ее мать внезапно смертельно заболела и хотела бы видеть ее, была заманена в другую карету и доставлена к прочим арестованным во дворец, где еще будучи великой княжной проживала царица. Позднее госпожу Лапухину, ее сына и графиню Бестужеву перевели в крепость, а барышень, их дочерей, посадили под арест в родительских домах.
Елизавета
– Вот, пожалуй, скоро некому будет сомневаться в том, что я самая красивая женщина России, – сказала она Лестоку, – я позабочусь, чтобы в будущем больше не восхищались физиономией этой Лапухиной, а смотрели на нее с содроганием и гадливостью. Месть – такое же сладострастие, и любовное наслаждение не может идти ни в какое сравнение с тем чувством, когда ты видишь своего врага целиком и полностью зависящим от твоей воли.
Она как раз подписывала указ о создании следственной комиссии по делу о так называемом боттанском заговоре, членами которой назначались генерал Ушаков, Лесток и Трубецкой, вновь сплотившиеся в общей ненависти к Бестужевым, и статский советник Демидов, когда в кабинет вошел Алексей Разумовский. Елизавета несколько смутилась при его появлении, потому что опять взялась действовать, не испросив прежде, как она обещала, его мнения. Желая опередить его упреки, она как о чем-то само собой разумеющемся начала рассказывать супругу о раскрытом заговоре и о принятых ею в связи с этим мерах. Разумовский выслушал ее, и ни один мускул не дрогнул у него на лице.
– Я боюсь только, – сказал он затем, – что вы опять слишком поторопились с практическими выводами, ваше величество. Весь этот комплот, как мне представляется, существует только в голове тайного советника Лестока, который, как мы все знаем, является злейшим врагом Бестужевых.
– Как ты их другом, Разумовский, – бросила царица. – А я хочу остаться вне партийных страстей и не хочу никому из вас верить на слово, я желаю расследовать дело и затем поступить строго по справедливости.
– Дай бог, чтобы так, – ответил Разумовский, – однако я знаю, что в этом вопросе вы не можете сохранить беспристрастность и справедливость, ваше величество, я знаю, что на этот раз справедливость, видимо, уступит мести свой карающий меч, и с прискорбием предвижу, как в результате этого процесса ваше величество будет опять скомпрометировано в глазах народа.
– Так чего ж вы хотите? – сказал Лесток. – У каждого есть право голоса, есть оно и у вас, говорите.
– Я беспокоюсь, что из обвиняемых под пытками вырвут признания и затем пошлют на эшафот за преступление, которого они никогда не совершали, – ответил Разумовский.
– Стало быть, вы беретесь заступаться за этих изменников, – раздраженно воскликнула Елизавета.
– Напротив, – сказал Разумовский, – я ничего другого, кроме вашей пользы, не подразумеваю, ваше величество, мне не хотелось бы видеть вас заклейменной позором как перед собственным народом, так и в глазах Европы из-за кровавого акта ужасного кабинетного права.
– Вас удовлетворит, – после некоторого размышления спросила царица Разумовского, бросив на него какой-то странный подстерегающий взгляд, – если я пообещаю вам, что сдержу клятву, данную мной при восшествии на престол, и сохраню жизнь обвиняемым, сколь бы велика ни оказалась их вина?
– Нет, ваше величество, я требую большего, – ответил ее супруг, – я заклинаю вас не позволять допрашивать обвиняемых под пыткой, в противном случае могут сказать, что они были невиновны и только благодаря мучениям, какие не в силах вынести человек, а
– Итак, я даю вам честное слово, – сказала царица, – что обвиняемые не подвергнутся пыткам и не будут казнены. Теперь вы довольны?
– Да, ваше величество, – промолвил в ответ Разумовский, – поскольку я всегда был уверен в вашей справедливости и снисходительности.
Когда супруг покинул ее, царица разразилась громким демоническим смехом, на сей раз мстительная женщина все же перехитрила умного мужчину, ибо она с самого начала не собиралась убивать госпожу Лапухину и графиню Бестужеву, однако не потому, что была излишне снисходительна, а потому, что была слишком жестока. Она придумала для своих жертв совсем другое, более изощренное и чувствительное наказание. Здесь уже не монархиня хотела совершить акт возмездия, а мстила уязвленная в своем кокетливом тщеславии женщина.
15
Допрос с пристрастием
Следственная комиссия без промедления приступила к действию. Уже на первом допросе обвиняемые добровольно сознались во всем, что им действительно можно было поставить в вину. Они не отрицали ни того, что по разным поводам резко и нелицеприятно отзывались об императрице и ее распутной личной жизни, ни того, что они решительно осуждали бесчинства ее фаворитов и насмехались над ними. Они повинились далее в том, что нередко обсуждали между собой всеобщее недовольство и требование восстановить прежнее правительство и в качестве причины этого указывали на безучастность монархини ко всем общественным вопросам и вытекающие отсюда злоупотребления властью ее министрами и слугами. Каждый, с кем они когда-нибудь перемолвились хоть несколькими словами об этом, был тотчас же изолирован. Вскоре уже никто в Петербурге не чувствовал себя в безопасности. И все же несмотря на терроризм, применяемый этой новой инквизицией во главе с Лестоком, дело никак не продвигалось вперед, так что не останавливающийся ни перед какими средствами француз подталкивал царицу подвергнуть обвиняемых допросу с пристрастием.
Хотя Елизавета сохраняла твердость в том, чтобы сдержать данное Разумовскому слово, она тем не менее размышляла, как бы его обойти, и вдруг, обращаясь к Лестоку, сказала:
– Я нашла решение, дайте мне только его выполнить, и уж я заставлю этих мерзавок сделать признание.
На следующий день, вечером, в тюрьму, где содержался молодой Иван Лапухин, вошел офицер, приказал надеть на него кандалы и посадить в стоявшие наготове крытые сани. После недолгой поездки они вышли в подворотне совершенно незнакомого арестанту здания, и по коридору, через анфиладу комнат офицер провел его в маленький, обставленный с уютной роскошью покой, где велел ему подождать. Сначала появился пожилой слуга, который освободил его от цепей, затем из соседней комнаты вышла рослая дама, закутанная в просторную накидку из черного шелка и под такой густой вуалью, что сквозь плотную завесу сверкала только пара больших повелительных глаз, взгляд которых был устремлен на него.
– Ты до сих пор так стойко выдерживал испытания, выпавшие на твою долю, мой друг, – начала дама, опустившись на стул с высокой спинкой, – что мы можем относиться к тебе с полным доверием. Так вот знай, что я тоже принадлежу к разветвленному заговору против существующего правительства, который повсюду имеет сторонников; офицер, доставивший тебя сюда, тоже наш человек. Ты свободен, свободен благодаря нам, но мы надеемся, что свою свободу ты, примкнув к нам, посвятишь только одной цели: свергнуть эту ужасную тиранку, сидящую на российском престоле.