Тайны Хеттов
Шрифт:
Впрочем, еще до начала кризиса, в период послевоенной конъюнктуры 1927–1929 годов, Грозный просил субсидию для продолжения раскопок на Кюльтепе. Когда о его финансовых затруднениях узнали немцы, его посетил профессор Юлиус Леви и сказал, что он мог бы найти в Германии средства, необходимые для продолжения раскопок на Кюльтепе.
— Я не сомневаюсь, что необходимые средства найдутся и у нас, — ответил Грозный.
Аргументы Леви звучали убедительно:
— Неважно, кто будет финансировать экспедицию, — ведь наука имеет международный характер.
— Разумеется, международный! Но я играю за нашу национальную сборную!
Однако менеджер этой национальной сборной, если так можно было назвать главу правительства «панской коалиции», отказал
Хотя объективные предпосылки для экспедиции Грозного были чрезвычайно неблагоприятны, он не отступил.
Дальнейший прогресс в дешифровке хеттских иероглифов требовал прежде всего проверки на месте некоторых спорных надписей. Деньги на поездку он буквально выпросил — «правда, с благородной гордостью испанского нищего» — у Бати и в Шкодовке, [11] в бухгалтерии которых они были занесены в рубрику «расходов на рекламу».
И вот Грозный снова проходит по ущельям Тавра, снова спит в постелях, кишащих клопами, снова направляется к целям, определенным еще в Праге. На этот раз, впрочем, без лопат и кирок, лишь с проводником, которого ему предоставило турецкое правительство.
[11]Разговорное название концерна «Шкода». — Прим. перев.
«К числу самых крупных и важных «хеттско»-иероглифических надписей принадлежит Топадская, или, точнее, Аджигёльская, надпись, вытесанная на большой скале. Автографию этой надписи издал Х.Т. Боссерт в «Восточном литературном журнале», 37 (1934), стр. 145 и поел., по фотографии и копии Малоазиатского отделения Берлинского музея. Часть же этого текста не была до 1935 года ни переписана, ни переведена», — начинает Грозный рассказ о «главной цели своей археологической экспедиции в Малую Азию в 1934 году» (в третьем томе его «Хеттских иероглифических надписей»).
«В сопровождении Салахаттина Кандемир-бея из анкарского Министерства народного образования 28 октября 1934 года я прошел 23 километра, отделяющих Невшехир от Аджигёля. Топада, в то время называвшаяся Аджигёль, находится к юго-западу от Невшехира. Это деревня с 1800 жителей, центр нахие (уезда)… Мы остановились в доме мухтара (старосты) Мехмеда; иного выбора, кроме как воспользоваться его гостеприимством, у нас не было. В течение 5 дней, по 1 ноября включительно, каждое утро мы отправлялись в бричке к местонахождению нашей надписи, примерно в 6–7 километрах к югу от Аджигёля. Этих пяти дней мне хватило на то, чтобы проверить правильность первоначального издания надписи, которую я переписал и перевел в первый раз в журнале «Архив ориентальны», VII, стр. 488 и поел. Теперь, спустя два года, я предлагаю вниманию читателей переиздание этой статьи с рядом уточнений и с новыми фотографиями надписи… Должен, однако, добавить, что этот перевод, так же как характеристика его содержания, являются, на мой взгляд, лишь первым опытом, который я предпринял, стремясь преодолеть необыкновенные трудности этого текста…» Затем на 26 страницах следовал перевод со 187 подстрочными примечаниями и двумя добавлениями.
«После окончания работ в Аджигёле — Топаде я и Салахаттин Кандемир-бей утром 2 ноября 1934 года отправились на арбе из Аджигёля в деревню Суваса,
Вокруг Сувасы есть несколько деревень, жители которых принадлежат к секте Бекташи. Кстати, интересно отметить, что эти люди не едят зайцев, весьма почитаемых ими. В этом можно видеть последний остаток древнего культа зайца у иероглифических «хеттов», которые считали его священным животным и верили в его пророческие способности…
Минутах в 25 хода к юго-востоку от деревни Суваса находится «хеттско»-иероглифическая надпись, открытая в 1906 году X. Роттом… Скопировать и хорошо сфотографировать ее было дальнейшей главной целью моей археологической экспедиции в Турцию в 1934 году…»
Иероглифы из пражской типографии
И с той же конкретностью и подробностью, какой требовал от него отец, когда он учился в Праге и писал домой письма, Грозный досконально отчитывается о каждом дне своего пятимесячного путешествия. За это время он скопировал 86 надписей на скалах, надгробиях, алтарях и свинцовых пластинах в различнейших уголках Турции и получил в свое распоряжение тщательнейшим образом проверенные тексты, причем он исправил неточности во многих надписях, опубликованных в 1900 году Мессершмидтом (как и все крупные исследователи, Грозный был умелым рисовальщиком; ведь и к изучению древнего письма относится то, что Кювье сказал о естествоведении: «Какую-либо форму или структуру мы познаем лишь тогда, когда можем нарисовать ее со всеми подробностями»). Тексты эти стали достоянием не только Грозного, но и всей мировой хеттологии. Результаты своего путешествия онтотчас жепредоставил к сведению всех ученых. А какое значение имели точные копии текстов, мы видим, например, из сравнения знака, обозначающего союз «и», с детерминативом для обозначения бога или из сопоставления разных вариантоводного и тогоже знака на странице 188.
Если мы подчеркиваем, что собранные материалы Грозный тотчас же предоставил в распоряжение остальных исследователей, то делаем это потому, что далеко не всегда такой образ действий подразумевался сам собою. Например, Артур Эванс, обнаруживший во дворце Миноса на Крите около 2800 табличек с так называемым линейным письмом «Б», опубликовал из них — после 15 лет всевозможных проволочек — лишь 120, а остальные держал в ящике своего письменного стола до самой смерти, боясь лишить себя первенства в дешифровке критского письма. «Без прекрасного издания его труда, ставшего для всех нас настоящим подарком, — пишет о книгах Грозного парижский хеттолог Г.Э. Дель Медико, — нельзя было бы начать какой бы то ни было серьезной работы».
Этот великолепно оформленный трехтомный труд с сотней иллюстраций в качестве приложения вышел в 1933–1937 годах (первый том содержит вступительную статью ипервыйполный свод иероглифических знаков с указанием их значения). Грозный написал его по-французски. Но отпечатан он был в Праге, а поскольку в кассах наших наборщиков хеттские иероглифы обычно не встречаются, их нужно было изготовить. И Грозный, никогда не забывавший поблагодарить каждого, кто хоть как-нибудь помог ему в работе, будь то представитель чехословацкого или турецкого правительства, австрийский обер-лейтенант или курдский повар в Каппадокии, выражает в предисловии личную благодарность работникам Государственной типографии, особенно Карелу Дырынку, который для издания этой книги «весьма тщательно нарисовал» хеттские иероглифы (кстати, они используются и до сих пор, и заграничные ученые, учитывая достоинства этого шрифта, охотно печатают свои труды в Праге).